Достал бутылку спирта - самогон он принципиально не употреблял и всем прочим крепким напиткам предпочитал чистый спирт, который иногда просто разводил водой. Поставил два стакана и тарелку с холодной курицей. И они выпили. Антона слегка развезло, и он рассказал Зимину о своем паршивом настроении, предстоящем переезде и Серикове. Тему “эксперимента” он, как и обещал майору, опустил. Правда, упомянул участившиеся драки. - Вот такие дела, Димитрий, - подытожил он свой монолог и опрокинул вторую порцию спирта, не дождавшись Зимина. - М-да, - проводил взглядом пахомовский стакан Зимин. - За Ущеры не чокаясь теперь, что ли? Антон понял ошибку и, оценив юмор, кисло улыбнулся, а Зимин молча опрокинул свой стакан. Затем выждал несколько секунд, пока жидкость бесповоротно окажется внутри его организма, и добавил: “Досталось Большим Ущерам. А и поделом”. - В смысле? - не понял Антон. - В смысле, что вся страна отдыхает, а большеущерцы в поте лица стихи учат и друг дружку морды бьют. - Но так это… все ведь учат, - спросил Пахомов, почувствовав приближение чего-то нехорошего. - Правда, не все, может, морды бьют, - добавил он осторожно и пристально посмотрел Зимину в лицо. Нехорошее сбылось быстрее, чем он думал. - Да ты про что, Антон? Я про то, что мы одни во всей стране эту литературу хреначим. А я, впрочем, с самого начала и не учил. Вот еще глупости - будто мне заняться нечем. - Как одни? Ты знал… знаешь? - поразился Антон. - Бу… бу… зунько? - Да при чем тут Бузунько? Я сам сразу понял. Неделю назад позвонил знакомому в райбольницу, когда Серикова к нему направлял, так он мне сразу сказал, что у них ничего такого нет. Бузунько! Ха! Тоже мне, конспиратор хренов. А ты что, сразу не понял? - Да нет, понял, - почему-то начал оправдываться Антон, как будто незнание ставило крест на его умственных способностях. - Просто не знал, что ты тоже знаешь. - Я тебя умоляю. Это только наши быдломассы не поняли. Видать, даже на это ума не хватает. - Значит, не я один знаю про эксперимент, - облегченно вздохнул Пахомов. - Это радует. Слушай, так, может, и остальным сказать? - Тебе только в народовольцы идти. Свет просвещения нести. Тоже мне Данко большеущерского разлива. Да зачем им знать? Во-первых, они и без тебя узнают. Чуть позже. Во-вторых, им уже дали книги, а они что? А в- третьих… да ну их всех на хрен, давай лучше еще по одной? И они выпили еще по одной. - Ты не обижайся, Антон. Я, правда, за все время здесь всякого насмотрелся. Накрывает какая-то тоска. Если б не дочка, я б спятил. Ей-богу. На прошлой неделе поехал я по вызову в одну семейку, так… Нет, все. Даже рассказывать не хочу. Ты правильно делаешь, что сваливаешь, давно пора. Я тоже свалю. После тебя. - К жене? - Спятил? Нужна она мне больно. Как шалава последняя ребенка бросила, а я к ней поеду? Смеешься? Я даже не знаю, где она. За пять лет строчки не написала. Мне-то положить с прибором, но ведь Лерочка ждет. Точнее, ждала. Зимин оскалился, выдохнул через сжатые зубы воздух и быстро опрокинул стакан. - Теперь можно и не чокаясь, - сказал он, лениво закусив куском куриного крыла. - С чего это? - А я Лерочке сказал, что ее мать умерла. - Да ты что, Дим, рехнулся?! - Ага. Так и сказал. А то, знаешь, появится потом… Не, так не будет. Не звонила, не писала - все. Мы тебя похоронили. - Но ведь мать же! - Слушай, Антон. Я тебя люблю, конечно. Может, даже никого не люблю так, как тебя. Но у тебя ж нет детей? Нет. Значит, ты меня не поймешь. И закроем эту тему. Давай лучше еще? - Да нет, Дим, - зевнул Антон, - я, пожалуй, - пас. Я с утра среди книг этих возился, еще надо дома собираться, Нинка звонила… Антон решил не продолжать список, тем более что язык его начал заплетаться, и он только безнадежно махнул рукой. - Понимаю, - кивнул Зимин. - Слыхал, завтра предварительный экзамен устраивают, балбесы? - Не, не знал. Пойдешь? - Вот еще. Мне одного собрания хватило. Антон встал и понял, что явно переоценил свой вестибулярный аппарат, пока сидел за столом - сейчас его неудержимо валило набок. - Эк тебя! - засмеялся Зимин, подхватив Антона и выводя его в прихожую. - Да, видать, на пустой жел… желудок. Это у вас, у врачей, животы… луженые… а мы… слабая, то есть, тонкая короче… прослойка… Зимин помог Антону одеться. - Может, тебя проводить? Чего-то ты и вправду ослабел. - Не, - замотал головой Пахомов. - Я сам. Да и идти-то тут… - Ну, смотри. Я предлагал. - Предлагал, - засмеялся Антон, - говоришь так, как будто я на тебя в суд потом подам. У самой двери он вдруг замер и вдруг спросил: - Слушай, Дим, это у меня пьяный глюк или ты что-то сказал про Серикова, которого ты куда-то там направлял? - Ну ты даешь. Только дошло, что ли? - заулыбался Зимин. - Было дело, говорил. - А куда ты его нап… равлял? - Да он кое-что проверить хотел. - А по… конкретнее? Зимин на секунду задумался, а затем посмотрел Антону прямо в глаза. - Если честно, я немногим больше тебя знаю. Он просил направить его на спермограмму. - На что? - приоткрыв один глаз, удивился Антон. - На наличие возможности оплодотворения. Больше ничего не могу сказать. Все? - Все, - кивнул Антон, не поняв ничего. - Тогда я пошел. - Тогда иди. Когда Антон вышел на улицу, ему полегчало. Видимо, организму в условиях внезапного холода стало не до алкоголя в крови, и он все силы бросил на поддержание внутренней температуры. Антон дошел до калитки и обернулся. Дом Зимина был маленьким и темным. Но в окне на втором этаже ему вдруг показалось, он видит детское лицо. Может, это ему только померещилось, но тогда он был уверен - прижавшись к стеклу, на него смотрела Лерочка. Антон, стараясь выглядеть максимально доброжелательно, расплылся в улыбке и помахал ей рукой. Но Лерочка в ответ не улыбнулась - она выждала пару секунд, а затем приподняла плюшевого мишку, которого держала в руке и, взяв того за лапку, помотала лапкой в ответ. “Даже Мишка со мной прощается”, - подумал Антон, выходя за калитку. Правда, хорошо это или плохо, он уже был не в состоянии понять. Выйдя за калитку, Антон мучительно начал соображать, в какую сторону ему идти. Ему вдруг показалось, будто он в первый раз оказался в Больших Ущерах. Все вдруг стало чужим и незнакомым. И эти фонари, и эта дорога, и эти темные ряды домов. Как будто и не жил он здесь вовсе. И не было восьми лет, проведенных среди пыльных библиотечных полок. И не было разговоров “за жизнь” с Зиминым и Климовым. И не было майора. И не было Гришки. Как будто вообще ничего не было. И никого. Нет, Нина была. Была. Но Нина была, потому что она есть. И будет. А всего остального уже нет, потому что уже не будет. Он перевел дыхание, наклонился и зачерпнул ладонью горсть снега. Так же, не разгибаясь, он протер этим снегом лицо, фыркнул и, отплевываясь, поднял голову. Перед ним стоял Сериков. От неожиданности Антон отскочил и чуть не упал, поскользнувшись. Но Сериков успел подхватить его за рукав, и Антон удержался на ногах. - Ты что, Серега? Так же ж мо-можно человека на тот свет отправить. Тьфу! - Извини, Антон. Я не хотел. Сериков был странно спокоен. Антону показалось, что пошлое поэтическое выражение “светел и печален” удивительно точно подошло бы сейчас к Серикову. Он был именно “светел и печален”. - Ты ведь не в обиде на меня? - спросил Сериков, участливо глядя на Пахомова. Антон несколько раз моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд на лице Серикова. - Да нет… да и не за что… вроде. - Ну, я просто думал, что достал тебя… разговорами этими… Чеховым… сыном… - Да нет, Серег, все это… нормально, - успокоил его Антон, хотя ему уже хотелось домой. Очень хотелось. - А может, и нет… ну, в смысле, никакого смысла нет? - вдруг спросил Сериков. Антон почти застонал. - Да нет, Серег, есть… это… должен быть. Смысл. Антон подумал, что его заплетающаяся от алкоголя речь удачно сочетается с косноязычием Серикова. Как будто они наконец обрели общий язык. Сериков недоверчиво покачал головой. - А вообще, жизнь, - решил подбодрить Сергея Пахомов, - это… как колесо обозрения… только открывается п-п-перспектива, как тебя “опускают”. И засмеялся собственному афоризму. Но Сериков даже не улыбнулся. - Знаешь, я ведь тут… ну… в райцентр мотался. В больницу. Зимин направил. Провериться. - И что? - спросил, икнув, Антон. Сериков почему-то отвернулся и посмотрел куда-то за спину Пахомова. Какое-то время помолчал, а потом произнес, по- прежнему не глядя Антону в глаза: “Сказали, что привет. Бесплодие”. - Как это? По… погоди. У тебя ж сын. - Да какой там сын! - раздраженно мотнул головой Сериков. - Она мне письмо прислала. Сегодня. Мол, нет у тебя сына. Просрал ты его, Серега. У него есть отец и все. И не вздумай даже заявляться. Не тот, короче, отец, кто один раз молодец. И все в таком духе. А я… Сериков вдруг опустил голову, и Антону показалось, что тот быстро провел по лицу ладонью, как будто что-то вытирая. - А я, - продолжил Сериков, подняв голову и снова уставившись куда-то через плечо Пахомова. - Я, короче, все сдал… ну, а мне сказали, грыжа у тебя… Я ж три года на стройке отработал. Таскал там всякое. Вот и аукнулось. Теперь без детей, короче. А тот, что есть, и не сын, вроде. Понимаешь? - Уф-ф-ф… - выдохнул Антон, покачнувшись и не зная, что ответить. - Дали… и отняли. Понимаешь? - он посмотрел на Антона с какой-то собачьей тоской в глазах. Антон вдруг увидел Серикова. Не того, которого он знал (или не знал?). А просто человека, что ли, - такого же, как и он, со всем его жалким скарбом проблем и сомнений. Со всем его коротким прошлым и не менее коротким будущим. Во всей его красоте и убогости. Антон вдруг с какой-то внезапной горечью подумал, что никогда не мог, не умел - да что там! - даже не пытался поставить себя на чужое место. Ни на Нинино, ни на родительское. Ни на чье. Он всегда был только на своем месте и видел свой мир своими глазами. Ему даже стало стыдно за это свое себялюбие. “А ведь если глянуть на мир чужими глазами, то все выглядит совсем иначе”. Эта банальная до нелепости мысль показалась ему, возможно из-за алкоголя, очень оригинальной. И он даже попробовал ее развить. Нет, сериковская Вселенная была не очень интересной, но она была.