понять, кто убийца, было хоть и сложно, но совершенно неинтересно. Вскоре Катька бросила бесполезное чтение и прибегла к универсальному средству, а именно посмотрела по телевизору новости. Они действовали на нее успокоительно. Чем тревожней и страшней были вести со всяких там международных саммитов и мест военных действий, чем свирепее и непримиримее звучали угрозы наложить вето, ввести эмбарго, вынести вотум недоверия, объявить кого-то персоной нон-грата и признать что-то нелегитимным, как де-юре, так и де-факто, тем глубже и безмятежнее был Катькин сон. Мир, где всем заправляли непонятные латинские слова, казался почтальонше таким далеким, что и сообщения оттуда она воспринимала, как сообщения с другой планеты, где, ясен пень, все не по-людски. Большие Ущеры на этом кровожадном фоне очень выигрывали в ее глазах. Единственно что Катьку тревожило, так это ее стремительно развивающаяся беременность и вяло-равнодушное отношение к этому процессу отца будущего ребенка Мити Климова, сына инженера Климова. Митя упорно обходил тему женитьбы стороной, а на прямые вопросы отвечал уклончиво и почему-то во множественном лице, например, “Поглядим, как будут развиваться события” или “Будет надо - поженимся”, как будто Катька требовала, чтоб на ней женилась вся деревня. Впрочем, Катька (сама детдомовская) хорошо знала Климова-старшего, и инженер уже пообещал ей поговорить с сыном по-мужски. Так что и этот вопрос можно было считать почти решенным. К тому же завтра было воскресенье, и Катька еще с начала недели запланировала смотаться с Танькой в райцентр, в магазин для новобрачных, чтобы покрутиться и посмотреть, что да как. Танька, которая хоть и работала продавщицей в местном продуктовом ларьке, изредка за полставки помогала Катьке в письмоносном деле. Теперь она обещала заскочить в одиннадцать часов. Так что проспала эту ночь Катька с блаженной улыбкой на симпатичном веснушчатом лице. И проснулась, как и было оговорено, от стука в окно. Там стояла Танька. Только на часах было не одиннадцать, а начало девятого, и вид у подружки был совсем не праздничный. - Вставай, Кать, - через стекло Танькин голос звучал приглушенно, как из-под воды. - Ты, что, спятила? - зашипела Катька. - Мы ж на одиннадцать договаривались! - Это не я, это кто-то другой спятил. Меня саму Громиха разбудила. Позвонила, сказала, чтоб мы обе пулей на почту летели, у них там какое-то срочное дело, предписание, в общем, хрень какая-то. - В воскресенье?! - А хрень только по воскресеньям и случается. Да не волнуйся, она обещала, что даст нам в другой день отоспаться. Давай, одевайся, я тебя здесь подожду. - А почему тебе? - А у тебя телефон не отвечает. - Вот блин! Телефон у Катьки и вправду барахлил третьи сутки. С трудом скинув ноги на холодный пол, почтальонша села на край кровати, пытаясь представить, за каким чертом потребовалось открывать почту в воскресный день, да еще и поднимать ни свет ни заря ее работников. Но срочно, значит, срочно. Через десять минут подружки уже неслись на почту и под скрип свежевыпавшего снега делились соображениями насчет срочного вызова. - Что у тебя, кстати, с Митькой-то? - вдруг резко сменила быстро надоевшую тему Танька. - Упирается? - А то. Как баран. - Зря ты его летом в Москву отпускала. - Ну, ты даешь, Танька! Я ж тогда еще даже не знала, что залетела. А потом, кто я ему, чтоб на вступительные в институт не отпускать? Смешно даже. Тем более вернулся. - Брось, Катюха. Вернулся, потому что провалился. Только это ничего не меняет. Тот, кто в Москву один раз смотался, уже, считай, весь там. У Нюрки из обувного в райцентре хахаль в Москву по делам смотался, а как вернулся, так всю дорогу какой-то странный. Потом оказалось, какую-то бабу там подцепил, и так она ему в душу запала, что он мучился, мучился, а потом плюнул и сбежал от Нюрки. Обратно в Москву. - Да ну тебя. Митька ж не такой. - Ну, это да. Он же страшненький, кто там в Москве на него вешаться будет? - Чего это он страшненький? - обиделась Катька. - Ой, ну, извини. Может, для тебя он, конечно, и красавец, но я бы с ним только под наркозом. Ладно, ладно, шучу. А в постели-то он как? - толкнула Танька на бегу Катьку в бок. - Может, я не в курсе? Может, он ураган? - Не знаю, - пожала плечами Катька. - Вот те раз! А кто же знает? Катька задумалась. Она спала с Митей всего один раз (этого для беременности, впрочем, хватило), но никому о том, что больше ничего не было, не говорила, а многозначительно молчала, давая понять, что у них все серьезно. К тому же Митя был ее первым и единственным мужчиной, так что сравнительный анализ был физически невозможен. Ту самую ночь она помнила плохо, так как слегка выпила для храбрости. Помнила только легкую боль внизу живота и сосредоточенно сопящее лицо Мити. Продолжалось это недолго, удовольствия было не больше, чем от шоколадной конфеты, но и его хватило, чтоб втрескаться в Митю по самые уши. “Надо бы сказать, что “ураган”, - подумала Катька. Но решила не продолжать бесполезный спор, тем более что они уже добрались до здания почты. Там их встретила хмурая и невыспавшаяся начальница почтового отделения Зинаида Громова. - Что так долго-то? Через Москву, что ли, бежали? Она сурово посмотрела на раскрасневшихся от бега подружек, но, вспомнив, что Катька на пятом месяце, сменила гнев на милость. - Ладно. Хорошо, что вообще прибежали. Теперь к делу. Мне ночью позвонили, сказали, президент наш какой-то указ вчера выпустил. Коробку видите? - Громиха показала на небольшую коробку на стуле у стены. - В семь утра Бузунько привез. Там извещения для всех нас. - Чё за извещения? - поинтересовалась Танька. - Получишь - узнаешь, - мрачно пошутила Громиха. - Надо, чтоб эти извещения к полудню были у всех жителей на руках. Желательно без почтовых ящиков, а как заказные. Постучали - отдали. В приказе написано “под расписку”. Ну, у нас, слава Богу, народу не так уж много, отдаленных хуторов нет - думаю, до всех информация дойдет. Обойдемся без бюрократии. - А если дома никого? - снова поинтересовалась въедливая Танька. - Если никого, бросай в ящик. А лучше гвоздем к двери приколоти. Шутка. Но для начала надо эти извещения заполнить. Смотрите и запоминайте. Она положила на стол одно из извещений: “Сегодня в __ часов __ минут в ________ состоится общее собрание всех совершеннолетних жителей нашего района, деревни, поселка (нужное подчеркнуть). Явка обязательна. Те, кто по состоянию здоровья или же по иным уважительным причинам не могут присутствовать на собрании, обязаны сообщить об этом по телефону _______ или известить каким-либо иным способом”. - Пробелы в извещении видим? - Видим, - утвердительно кивнули подружки. - Пробелы заполняем таким образом. Время указываем: 19.00, место - клуб. Там, где подчеркнуть, подчеркиваем “деревня”. Где телефон, указываем телефон нашего отделения милиции. Они, если надо, районную администрацию сами известят. Все ясно? - А что случилось-то? - вдруг занервничала Катька. - На собрании узнаешь. А ежели не терпится, то можешь, вон, - Громиха мотнула головой в сторону туго перетянутой пачки газет, лежащей на полке для корреспонденции, - газетку, спецвыпуск прочитать. Но это только для вашего ознакомления. С собой не брать, никому ничего пока не показывать и не рассказывать. Катька с Танькой испуганно переглянулись. - Оставшиеся извещения не выкидывать - еще пригодятся, вишь, сколько их тут привезли - на Маланьину свадьбу. Заполнили извещения - разнесли. Быстрее управитесь - быстрее домой пойдете или куда вы там собирались. И про себя не забудьте. В смысле, в клуб к семи придите. Все. Еще вопросы будут? Танька громко чихнула и быстро отрапортовала: - Нет, Зинаида Павловна. - Мда, - задумчиво произнесла Громиха, то ли имея в виду чих Тани, то ли что-то еще. И, повернувшись, вышла. Девчонки какое-то время потоптались для вежливости, переглядываясь и пожимая плечами. Потом поставили коробку с извещениями на стол и достали оттуда несколько пачек. - Чего это их так много? - удивилась Катька. - Вот людям бумаги не жалко. - Много - не мало. Давай уж начнем быстрее - раньше отмучаемся. 4 Дежурство у местного участкового Черепицына с самого начала не задалось. Сначала ему по телефону трепала нервы жена, которая то язвительно называла его зарплату нищенской, то требовала купить новую стиральную машину, явно не понимая, что первое вступает в логическое противоречие со вторым. Потом был какой-то идиотский вызов по факту избиения инженером Климовым своего сына. В довершение ко всему с воспалением легких слег сержант Везунцов из райцентра, который во время отсутствия Черепицына в деревне его заменял, а это означало только одно - перенос долгожданного отпуска на неопределенный срок. В общем, картина складывалась мерзопакостная. К тому же (видимо, чтобы окончательно добить Черепицына) ночью выпал снег. Снег говорил о приближении Нового года, а Новый год всегда действовал на участкового угнетающе. “Вот и еще один год прошел, - думал Черепицын, - и что? Продвижения по службе не предвидится. Любовных приключений, похоже, тоже. Мотоцикл так и стоит непочиненный в сарае. Полная безысходность. Возможно, даже стагнация бытия”. (Черепицыну нравилось слово “стагнация”). Но судьба имела на этот счет свое мнение - внезапно в кабинет участкового, резкими шагами вошел майор Бузунько. Черепицын от неожиданности вздрогнул. Майор в основном пропадал в райцентре и в Большие Ущеры наведывался редко. И то лишь по особой нужде. У Черепицына сжалось сердце в предчувствии непоправимого. Например, задержки зарплаты. - Работаешь? - Так точно, товарищ майор! - вскочил Черепицын. - Да сиди уж, - поморщился Бузунько, беря стул и присаживаясь к столу. - Что нового? - Докладываю. Происшествий за время дежурства… - Да сядь, говорю. Черепицын осекся и грустно сел на место. - Прессу читаешь? Майор положил перед Черепицыным газету. - Никак нет, товарищ майор. Не имею привычки. - А зря, сержант. Много интересного пишут. Вот специальный воскресный выпуск. С собой из райцентра привез. Свеженький.