После него Индийский всадник былВ звенящей сбруе воин полный сил.С его калама сыпался огонь,Как пламя был его крылатый конь.К каким бы ни стремился рубежам,Шум и смятенье поселялись там.И в крае том, где мудрый строй царил,Он сотни душ высоких полонил.Его с индийским я сравню царем,—Ведь Хинд прославил он своим пером.Все пять его волшебных повестейЖивут, как пять индийских областей.А Шейх Гянджи собрал, как властный шах,Казну — неистощимую в веках.Стал от него Гянджийский край богат,Он был не только шах, но и Фархад.Путь прорубал он, гору бед круша…Гора — поэзия, а речь — тиша.Душа его, как огненная печь,И току слез печали не истечь.Он сходит — пир свечою озарить,Пирующих сердца испепелить.Когда знамена над Гянджой развил,Он, как державу, речь объединил.В те страны, что открыл он в мире слов,Вослед повел полки Амир Хосров.[4]От старого гянджийского винаДуша делийца навсегда пьяна.Где б Низами шатер ни разбивал,Потом делиец там же пировал.С «Сокровищницей тайн» гянджиец был,[5]Делиец — с «Восхождением светил».[6]Гянджиец новым нас пленил стихом,Делиец следовал ему во всем.Все, что потом им подражать пошли,К ограде сада мусор принесли.Единственный лишь равен тем двоим,Который, как они, — неповторим.
Он, как звезда Полярная в пути,К познанью призван избранных вести.Он клады перлов истины открыл,В зерцале сердца тайну отразил.С семи небес совлек он тьму завес,Разбил шатер поверх семи небес.Он обитает в мадрасе своей,Вкушая мир средь истинных друзей.
