раньше. За время, проведенное на арене, я поняла, что мне следует прекратить наказывать ее за то, что она не помогала нам, впав в тяжелую депрессию, после смерти отца. Такие вещи иногда случаются с людьми, а у них нет возможности бороться с ними.

Как и в моем случае. Прямо сейчас.

Кроме того, была одна очень хорошая вещь, которую она сделала для меня, когда я вернулась в дистрикт. После того, как наши семьи и друзья поприветствовали меня и Пита, репортерам было позволено задать нам несколько вопросов. Ктото спросил мою мать, что она думает о моем новом парне. Она ответила, что Пит - идеальный молодой человек, но мне еще рано встречаться с любым. Было много смеха и комментариев вроде «Коекто влип» от прессы, и Пит отпустил мою руку и отошел от меня подальше. Это продолжилось недолго: на нас слишком давили, чтобы мы могли позволить себе так себя вести, но это дало нам оправдание и сделало нас несколько более защищенными, чем в Капитолии. И, возможно, это может помочь объяснить, почему я так редко была в компании Пита с тех пор, как уехали камеры.

Я поднимаюсь наверх, где ждет меня горячая ванна. Мама добавила маленький мешочек сухих цветов, и в воздухе пахнет духами. Никто из нас не привык к роскоши, включающей в себя кран с неограниченной поставкой горячей воды, бегущей рядом с пальцами ног. В нашем доме в Шлаке вода была только холодной, а чтобы принять ванну, ее приходилось кипятить на огне. Я раздеваюсь и опускаюсь в мягкую воду - мама добавила какогото масла - и стараюсь вернуть контроль над вещами.

Первый вопрос - кому рассказать обо всем? Не маме и не Прим. Совершенно точно. Им только станет плохо от беспокойства. Не Гейлу. Даже если бы я смогла с ним поговорить. В любом случае, что бы он сделал с информацией? Если бы он был один, я бы смогла попытаться убедить его сбежать. Он легко бы смог выжить в лесу. Но он не один и никогда не оставит свою семью. А я… Когда я вернусь, мне придется рассказать ему, почему наши воскресенья теперь в прошлом, но сейчас я не могу даже думать об этом. Только о своем следующем шаге. Кроме того, Гейл и так уже настолько зол на Капитолий, что мне иногда кажется, что он готов устроить свое собственное восстание. Последнее, что ему сейчас нужно, это стимул. Нет, никому из тех, кого я оставляю в Дистрикте12, я это рассказать не могу.

Есть всего три человека, которым я могу это доверить, начиная с Цинны, моего стилиста. Но изза моего положения Цинна уже и так может находиться в опасности, и я вовсе не хочу втянуть его в еще большие неприятности изза тесной связи со мной. Есть еще Пит - мой партнер в этом обмане, но как я начну разговор? «Эй, Пит, помнишь, как я сказала тебе, что вся моя любовь к тебе была лишь фальшивкой? О, отлично! Мне действительно очень надо, чтобы ты забыл об этом и вел себя, как будто безумно влюблен в меня, иначе президент убьет Гейла». Я не могу так поступить. Кроме того, Пит исполнит свою роль великолепно, независимо от того, знает он, что на кону или нет. Остается Хеймитч. Пьяный, эксцентричный, вечно всем недовольный Хеймитч, на которого я только что вылила тазик ледяной воды. Когда он был моим ментором, его обязанностью было поддерживать меня. Остается одна надежда на то, что это все еще его работа.

Я опускаюсь ниже, позволяя воде поглотить все звуки вокруг меня. Мне хотелось бы, чтобы ванна расширилась, и я могла поплавать, как когдато в жаркие воскресенья в лесу с моим отцом. Те дни были особенно приятными. Мы уходили рано утром, чтобы пройти дальше, чем обычно, глубоко в лес, к маленькому озеру, которое он обнаружил, когда охотился. Я даже не помню, как училась плавать, настолько я была мала, когда он давал мне уроки. Я только помню, как ныряла, кувыркалась и брызгалась. Илистое дно озера было ниже, чем я могла достать ногами. Запах цветов и зелени. Я плавала на спине, глядя на небо, а шум лесов был приглушен водой. Он засовывал водяную птицу, которая гнездилась около берега, в мешок, а я искала яйца среди травы, и оба мы набирали клубеньков китнисс, травы, растущей на мели, именем которой он назвал меня. Вечером, когда мы возвращались домой, мама делала вид, что не узнает меня, настолько я была чистой. И она готовила удивительный обед: жареная утка и клубни китнисс с соусом.

Я никогда не брала Гейла к озеру. Хотя могла. Дорога туда была долгой, но водяные птицы - такая легкая добыча, и это восполняло время, которое можно было бы потратить на охоту. Просто это было место, которым я никогда ни с кем не хотела делиться, это место принадлежало только мне и моему отцу. С тех пор, как закончились Игры, у меня было много свободного времени, и я сходила туда пару раз. Плавание попрежнему было прекрасным, но в основном пребывание там подавляло меня. За прошедшие пять лет озеро изменилось почти до неузнаваемости.

Даже под водой я могу слышать звуки волнения. Гудение автомобилей, приветственные возгласы, стук закрывающейся двери. Это может означать лишь одно - мое окружение прибыло. Мне хватило времени только быстро вытереться и залезть в одежду, прежде чем моя команда ворвалась в ванную. Никакой частной жизни. Когда дело касается моего тела, у нас нет секретов - у этих троих и меня.

- Китнисс, твои брови! - тут же восклицает Вения. И даже несмотря на то, что надо мной сгустились тучи, я чувствую, как меня душит смех. Ее волосы цвета морской волны уложены так, что они торчат в разные стороны по всему периметру головы. Ее золотые татуировки, расположенные над бровями, сейчас подняты настолько высоко, что я понимаю: я буквально потрясла ее.

Октавия подходит и успокаивающе гладит Вению по спине, она выглядит даже полнее, чем обычно, рядом с худенькой Венией.

- Успокойся, это ты исправишь в мгновение ока. Но вот что мне делать с этими ногтями? - Она берет мою руку и зажимает между своими бледнозелеными ладонями. Нет, ее кожа теперь не цвета гороха. Она скорее оттенка вечнозеленого растения. Без сомнения, это очередная попытка угнаться за странной изменчивой модой Капитолия. - И правда, Китнисс, тебе стоило оставить мне хоть чтото, с чем я могла бы работать! - вопит Октавия.

Это правда. За прошлые месяцы я обгрызла ногти практически до мяса. Я думала о том, что следовало бы избавиться от этой привычки, но так и не нашла серьезной причины, чтобы сделать это.

- Прости, - бормочу я.

Я действительно не особо размышляла над тем, как мой вид может затронуть мою приготовительную команду.

Флавий приподнимает несколько прядей моих влажных, запутанных волос. Он неодобрительно качает головой, что заставляет его оранжевые кудряшки пружинить в разные стороны.

- Их никто не трогал с того момента, как мы с тобой последний раз виделись? - спрашивает он совершенно серьезно. - Помнишь, мы просили тебя оставить свои волосы в покое?

- Да! - говорю я, радуясь, что могу показать, что не принимаю их просто как должное. - Я имею в виду, я не стриглась. Я действительно помнила об этом.

На самом деле, конечно, я не помнила. Дело в том, что такая потребность просто не возникала. С тех пор, как я приехала, все, что я делала с волосами, это заплетала их в обычную косу, свисающую за спиной.

Кажется, это их успокоило. Они все целуют меня. Затем усаживают на стул в моей спальне и как всегда начинают безостановочно болтать, даже не потрудившись обратить внимание, слушаю я их или нет. В то время как Вения вновь выщипывает мои брови, Октавия делает мне накладные ногти, а Флавий втирает какуюто липкую смесь в мои волосы, я слушаю обо всем, что происходит в Капитолии. Какой фурор произвели Игры, как скучно было с тех пор, как они закончились, как все не могут дождаться, когда я и Пит снова приедем туда по окончанию Тура Победителей. А после этого останется не так много времени, прежде чем Капитолий начнет подготовку к Двадцатипятилетию Подавления.

- Разве это не захватывающе?

- Разве ты не счастливица?

- На следующий же год после того, как ты победила, ты станешь ментором на Двадцатипятилетии Подавления.

Их слова перекрываются туманом волнения.

- Да, конечно, - говорю я безразлично. Что еще я могу сделать? В обычномто году быть ментором трибута - это кошмар. Я не могу ходить в школу теперь, не задаваясь каждый раз вопросом, кого же из этих детей мне предстоит тренировать. Но еще хуже то, что это будут Семьдесят Пятые Голодные Игры, что означает, что это Двадцатипятилетие Подавления. Они проводятся раз в двадцать пять лет, отмечая годовщину разгрома дистриктов с невероятными празднованиями, и для особой забавы - с некоторыми изменениями в правилах для трибутов. Конечно, я за свою жизнь ни одного еще не видела. Но в школе я