– И он никогда не найдет их! – эхом по комнате отозвался яростный голос. – Римлянин принес нам проклятье. Проклятье… – повторил он. Его худое тело содрогнулось, словно подавленное жестокостью намерений. Но рука медленно отодвинулась от змеиного камня. Затем он внезапно хлопнул в ладоши. Немедленно вошел мальчик в красной тунике, неся блюда с дымящимся мясом и кувшин меда.

– Ешь, – холодно сказал Квинту Конн Лир, – и пей. Он вынул из-под плаща мешочек, изготовленный из пушистой серой шкуры священного зайца, достал оттуда щепотку зеленоватого порошка, и бросил ее в кубок Квинта. – Он поднес кубок к губам молодого человека. – Пей!

Квинт отшатнулся.

– Я только что читал ненависть в твоих глазах, Конн Лир. Могу ли я верить, что это просто трава забвения?

– Дедушка, – прошептала Регана, вцепившись в его руку. – Я тоже боюсь… не причиняй ему вреда… потому что я… – Что-то еще прошептала она так тихо, что Квинт не расслышал.

Ярость, постепенно исчезая с лица Верховного друида, сменялась грустью.

– Печально, печально, – пробормотал он, словно про себя. – Всегда ОН таится в укрытии, темный бог теней, чье имя нельзя произносить… – Не договорив, он нетерпеливо повернулся к Квинту. – Пей мед спокойно, о неверующий римлянин, темный бог не придет к тебе через меня… и знай в сердце своем, что Верховный друид всех британцев не говорит двойным языком.

Квинт резко повернулся к Регане и уловил на ее беззащитном лице умоляющий взгляд, устремленный к нему. На ее губах читалось слово: «пожалуйста».

Квинт склонил голову и взял кубок. Мед оказался сладким, прохладным, со слабым ароматом. Осушил кубок и стал ждать каких-нибудь странных ощущений. Но ничего не было. Он услышал легкий вздох облегчения, вырвавшийся у Реганы. Она подошла и улыбнулась ему.

– Теперь ешь, – деловито сказала она, – и я тоже буду есть. Мы оба с рассвета не проглотили ни крошки. – Она взяла блюдо с мясом и села рядом с Квинтом на скамью.

Верховный друид бросил на них только один взгляд, затем задумчиво отошел на другую половину круглой комнаты, где в гобеленах было прорезано окно. Некоторое время он сидел у стола, и казалось, что- то писал. Потом отошел к окну, открыл его и встал, взирая на звезды и бормоча какие-то заклинания. Мощный ствол дуба посреди комнаты почти скрыл его белую фигуру от Квинта и Реганы, пока они ели, их посетило новое чувство близости. Они сидели на скамейке совсем близко. Квинт необычайно остро переживал тепло ее гибкого тела, шелковистое прикосновение ее длинных волос к своей руке. Горло у него сжималось, когда она искоса поглядывала на него из-под ресниц. Ямочка, которой он никогда прежде не замечал, появилась на ее щеке, когда она сказала:

– Но, Квинт, ты же не ешь! Разве тебе не нравится вкус этого жареного ягненка? Повара Конна Лира, наверное, так старались!

– Думаю, ты очень хорошо знаешь, почему я перестал есть, – отвечал Квинт, глядя прямо ей в лицо.

Она покраснела и опустила глаза, но ямочка на щеке не исчезла.

– О, я надеюсь, что не трава забвения испортила тебе аппетит! Если Конн Лир сказал, что она безвредна, так оно и есть.

– Нет, – ответил он очень тихо и хрипло, – не трава… сarа.

Она отставила блюдо и пальцы ее принялись перебирать полы одежды. Ямочка исчезла.

– Почему ты назвал меня так? – прошептала она. Он чувствовал, как дрожат ее плечи.

– Потому что это значит «дорогая». Я люблю тебя, Регана.

Ее дыхание участилось. Она сидела прямо и неподвижно, он видел, как вздымается ее грудь под тонкой тканью платья.

– Ты не должен, – наконец произнесла она. – Это запрещено… – Ее затененный взгляд метнулся к фигуре Верховного друида. – Между нами никогда не может быть любви… никогда…

– Но она есть!

У нее вырвался всхлип, и она медленно, словно бы против воли, подняла лицо.

Он поцеловал ее, не так быстро и с благодарностью, как в ту ночь, когда она спасла его из лагеря Боадицеи, а жарко и страстно. Это был крепкий поцелуй мужчины, а возвращала его женщина. Длился ли их поцелуй вечность или мгновение – для него не было измерения, кроме красоты – и боли, когда рассудок вернулся.

Его руки упали. Лицо ее было мокро от набежавших слез. Верховный друид не двигался, его взгляд по- прежнему был прикован к звездам.

– Саrа… моя Регана… Я вернусь к тебе. Жди меня здесь, я вернусь… Не знаю, когда и как, но после…

– После… – повторила она безжизненным голосом после того, как исполнишь свой долг римского солдата… после того, как мой и твой народы перебьют друг друга. Все бесполезно, Квинт. Да, я люблю тебя, но у нас нет будущего.

– Как ты можешь это говорить? – воскликнул он. – Теперь, когда мы признались во взаимной любви, когда, после поцелуя мы узнали, что принадлежим друг другу! Это все меняет.

Она покачала головой. Слезы струились по ее щекам, но она вымученно улыбнулась.

– Ты не вспомнишь ничего, что мы говорили, Квинт. И нашего поцелуя тоже, иначе бы я его не допустила.

– Не вспомню? Ты имеешь ввиду зелье? Но это невозможно?