деньков, сказала, пройдете обследование и, если все будет хорошо, после выписки сыграем свадьбу. О деньгах не беспокойтесь, говорит, все оплачу, вам там даже отдельную палату выделят, будете лежать, как на курорте. В общем, на следующее утро я уже оказалась в клинике этой дурацкой, на улице Гончарова. Меня действительно положили в отдельную палату, да и вообще, встретили, как какую-то важную особу. У меня и холодильник был, и телевизор. Шикарная кровать, в изголовье кнопка, можно медсестру вызывать, не вставая с постели. Сказка! Пришел доктор этот… Чайников. Я растерялась: такой молодой! А он: «Не надо меня бояться, я посмотрю вас очень осторожно, вы ничего не почувствуете». В общем, он меня осмотрел, сказал, что ему что-то там не нравится, взял анализы. Потом у меня еще кровь брали. И велели лежать в палате, телевизор смотреть. Я думала, Паша меня после занятий в университете навестит, но он почему-то не приехал. На другой день Чайников опять за мной пришел и проводил в свой кабинет. Там он велел мне лечь на кушетку и сделал мне укол в вену. Я почувствовала что-то недоброе, у меня даже сердце заныло. Я спрашиваю: что это за лекарство? Он говорит: мол, не беспокойтесь, это витамин, его всем будущим мамам колют, так что лежите спокойно. Я и лежала, пока не почувствовала, что начинаю куда-то уплывать. Последнее, что я помню, это слова Чайникова: «Ирина! Откройте глаза!.. Кажется, готова. Давай!» Я ощутила, как меня подняли и переложили на что-то другое, то ли на каталку, то ли… не знаю, на что еще. И все. Я словно провалилась в какую-то черную яму…
Ирина замолчала и вытерла слезу, скатившуюся по ее щеке. Она молчала некоторое время, прихлебывая чай, и смотрела прямо перед собой невидящим взглядом. Я не торопила ее. Я понимала: чтобы рассказать о том, что было так старательно похоронено ею почти девять лет, нужно большое мужество. Когда она заговорила вновь, голос у нее был севший, с хрипотцой.
– Очнулась я только к вечеру. Я лежала в палате и не могла понять, что со мной. Тело было словно не мое, какое-то деревянное. Низ живота болел. Меня тошнило. В голове – туман. Я пыталась вспомнить, где я и что здесь делаю, но мысли путались. Не знаю, сколько я так лежала, но через некоторое время вошла Диана, медсестра Чайникова, увидела, что я очнулась, подошла ко мне, велела лежать и позвала врача. В смысле, Чайникова. Тот пришел, сел на край кровати, взял мою руку… Заботливо так спросил, как я себя чувствую. Я сказала, что мне плохо, он ответил, чтобы я не волновалась, через час-другой все пройдет. Я спрашиваю: «Что со мной? Почему болит низ живота?» Он меня по руке гладит: я, говорит, должен огорчить вас. Я ему: скажите наконец, что случилось? А он так грустно, потупив глазки: «Вам стало плохо, вы упали и сильно ударились. У вас началось кровотечение… случился выкидыш… Мне очень жаль, вы потеряли ребенка…» Я понять ничего не могу. Я упала?! Когда?! Он же сам велел мне лечь на кушетку! Я все вспомнила, что произошло перед тем, как я сознание потеряла. И не падала я! И слова его точно помню: «Кажется, готова. Давай!» И что перекладывали меня куда-то с кушетки, тоже помню. В общем, я заплакала, а он, гад, стал меня утешать. Я чувствовала, что здесь что-то не то, что все это ложь – насчет того, что я сама упала… Потом я закричала, когда до меня дошло, что я потеряла ребенка. Прибежали санитары, схватили меня, Диана сделала мне укол, и я опять уснула.
Очнулась я только поздно вечером. За окном было уже темно. Я кое-как встала, хотя ноги слушались плохо. Пошла вниз, на первый этаж, к Чайникову, хотела поговорить с ним. В больнице никого не было. Я дошла до кабинета, смотрю – дверь чуть-чуть приоткрыта, самую малость. И за дверью – голоса. Я остановилась, слушаю. Говорил Чайников с медсестрой своей Дианой. Он говорит: «Как ты можешь столько денег просить? Что ты особенного сделала?» Она: «Тебе ассистировала! Я, между прочим, не меньше твоего рискую». В общем, я поняла, что они какие-то деньги делят и честно поделить их не могут. Медсестра требует больше того, что ей Чайников дает, а она не согласна. До меня только потом дошло, какие такие деньги они делили. Им Инесса заплатила за мой «выкидыш»! Оказывается, она Виктора хорошо знала, не зря же она меня именно в эту клинику положила. В общем, я всю ночь проревела, все думала, как мне быть дальше. А утром, когда Чайников пришел меня осматривать, я ему все и высказала. И еще пригрозила, что пойду в прокуратуру. Он молча из палаты вышел, а через полчаса залетает ко мне Инесса и с порога мне говорит: «Ни в какую прокуратуру ты не пойдешь! Только сунься, сама в тюрьму угодишь, это я тебе обещаю! А вот если будешь тихо сидеть и забудешь обо всем, тогда получишь по окончании института красный диплом и работу в гимназии. Слышишь, пойдешь не в школу какую-нибудь задрипанную, где одни дебилы учатся, а в престижную гимназию, где зарплата в два с половиной раза выше, чем в школах. Так что подумай, прежде чем что-то предпринять. И я надеюсь, ты примешь правильное решение! Очень мне не хочется прибегать к суровым мерам…» Я заикнулась было про Павла, но она сказала, чтобы я о нем забыла и даже имени его не произносила. Он уезжает работать в Москву, так что я его больше не увижу. Вот и все. Меня тут же отвезли на какой-то шикарной машине домой, я пролежала дня три, проревела, а потом поняла: надо жить дальше, заканчивать институт. Инесса слово сдержала: диплом мне вручили красный и дали адрес гимназии, где меня встретили как почетного гостя…
Ирина замолчала. Она к этому времени допила чай и теперь вертела в руках пустую чашку, похоже, сама не замечая того.
– Наверное, встреча с Родионом была для вас спасательным кругом? – предположила я.
– Да нет, я к тому времени уже оправилась. Работа в гимназии меня спасла, я ушла в нее с головой. Проработав первый год, я услышала, что дети за глаза называют меня Чебурашкой, – Ирина усмехнулась, – и решила сделать пластическую операцию. Узнала, сколько это стоит, накопила денег, и родители немного подкинули, и пошла я под нож… Если бы не Родион, не знаю, как бы я вынесла такое. Да, мне очень повезло с ним. Когда я начала с ним встречаться, так обрадовалась! Думала: ну вот, наконец оно, счастье! Добрый, заботливый, богатый… Что еще нужно женщине? У него и квартира, и машина к тому времени уже были. Встречались мы так, встречались, а потом Родион говорит: «Завтра я тебя с друзьями познакомлю». Я спрашиваю: зачем? Он говорит: «Затем, что хочу, чтобы моя невеста знала, какие у меня друзья. Вот такие парни!» Так я и узнала, что я – его невеста. Он на другой день нас всех в кафе пригласил, чтобы объявить о нашей свадьбе. Там я и увидела Чайникова. И чуть в обморок не упала: оказывается, мой враг – друг моего жениха! Как я сдержалась – сама не знаю. Он меня, конечно, тоже узнал. И у него тоже хватило ума не показать виду, что мы знакомы… Так что «познакомились» мы с ним заново, когда Родион представлял меня друзьям. Так и повелось с тех пор. Я не смотрела в его сторону, он делал вид, что не видит меня. И хорошо, что у себя на даче он только мужчин принимал. Я бы к нему поехать не смогла…
– А как же вы все-таки решились?
– Да я бы, наверное, простила ему моего нерожденного ребенка, фактически убитого его руками. Он, конечно, подлец и сволочь редкая, но ведь я смирилась, приняв предложение Инессы. Но, живя с Родионом, я все время удивлялась – почему у меня нет детей? На третий год нашей совместной жизни я пошла к врачу. Тетка мне попалась старая, опытная. Она сказала, что сделанный когда-то аборт спровоцировал у меня развитие воспалительного процесса. О таком я даже и не догадывалась, ведь к гинекологам я после того случая долго не могла ходить… Так вот, воспаление привело к спайкам в трубах, так что вероятность забеременеть для меня теперь ничтожно малая. Необходима операция. Но и она не дает стопроцентной гарантии, что я когда-нибудь стану матерью. Я, услышав такое, чуть с ума не сошла! Это, значит, Чайников, сволочь, не только моего тогдашнего малыша убил, но и всех моих будущих детей, которым теперь не суждено будет родиться! А я хотела иметь как минимум двоих, мальчика и девочку. Я очень детей люблю! Я у родителей одна, и в детстве мне так хотелось сестренку или братишку! Я страшно завидовала подругам, у которых были братья или сестры. Я еще тогда, в детстве, мечтала о большой семье. Представляла, что у меня их будет двое или трое. И вот теперь… бездетная, бесплодная…
Ирина расплакалась уже в голос. Я ничего не сказала ей: пусть выплачется, ей станет легче. Так и произошло. Через несколько минут она умылась в ванной комнате и вернулась в кухню, еще всхлипывая, но уже было видно, что она немного успокоилась. Она снова села к столу и продолжила:
– Тогда-то у меня и созрела мысль Чайникову отомстить. Не за себя: за своих нерожденных детей! Если бы он мне руку, например, отрезал, я бы, наверное, его простила. Но дети – это другое. Вот я состарюсь и умру, и кто останется после меня? Никого! И еще неизвестно, кто будет ухаживать за мной в старости. У нас была дальняя родственница, не здесь, в другом городе. Мне мама про нее рассказывала. Так вот, она всю жизнь жила только для себя. Четыре раза только официально замуж выходила, не считая гражданских браков, детей не рожала, все говорила, что хочет пожить для себя, хочет быть свободной… Ну и чем дело кончилось? Лежала она в старости одна-одинешенька, ни мужей бывших рядом, ни детей с внуками. Что называется, кружку воды некому подать! Писала моей маме, жаловалась на судьбу – как, мол, та жестоко с ней обошлась. А сама-то? После нескольких абортов она уж и хотела, да не могла родить. Все говорила:
