– С медалью! Да Жадов всех учителей задарил, чтобы ей медаль сделали. У него же дом от дефицита ломился! Он же с Мишки тянул, и тянул, и тянул. Так что купленная у нее медаль.

– Подождите! – воскликнула я. – Так у нее же бабушка директором школы была?

– Да не была уже! – отмахнулся участковый. – Короче, в Тарасов она учиться поехала, в университет! На иностранные языки! В мае тогда приехала расфуфыренная, хотела, видно, нас всех поразить, а наши все от нее нос воротили. Так она с парнем одним познакомилась – он с Федькой Ершовым сюда на праздники приехал, работали они вместе. Эх и красивый был парень! – покачал Иван Трофимович головой. – Да дурак, видно, раз в такую влюбился. А Дашка с ним как кошка с мышкой играла. Он вечером придет и ждет ее у калитки, а она хочет – выйдет, хочет – нет. А уж если по улице рядом идут, так она словно королева выступает, а он рядом с ней – телок телком, идет и в глаза заглядывает, налюбоваться не может, аж дышать боится.

– А вы не помните, как этого парня звали? – опять-таки вылез мой профессионализм, потому что мне до этого парня не было никакого дела – ну мало ли кто с кем в молодости встречался?

– Как же не помнить? Помню! Он теперь человек известный стал! Игорь Николаевич Дроздов!

Оп-па! Вот это был удар под дых! Я даже дышать перестала. «Наверное, это и есть та самая трагическая первая любовь Дроздова!» – подумала я, а потом взяла себя в руки и спросила:

– И чем же все у них закончилось?

– А бог его знает? Они же потом в город обратно уехали, – ответил Поленов. – Да, видно, не получилось у них ничего, потому что Жадов хвалился, что Мишка крупно потратился, но Дашку в Москву перевез. Она там уже доучивалась. А теперь за границей живет. Больше после того мая мы ее здесь не видели, – сказал он, но, подумав, поправился: – Вру! Она же тот год в августе сюда к деду с бабкой попрощаться приезжала. Говорила еще, что у нее теперь новая жизнь начнется и она в эту глушь не вернется никогда. Вот с тех пор ее и действительно здесь больше не было.

– А фотографии ее нигде здесь случайно нет? – спросила я, решив выяснить все до конца, хотя, откровенно говоря, смысла в этом особого не было – она же за границей живет! Но профессионализм – он и в Африке профессионализм и его, как известно, не пропьешь!

– Есть, конечно! В школе на стенде «Наши медалисты» висит, – ответил Иван Трофимович.

– Интересно будет посмотреть! – сказала я и спросила: – А Морозовы-то тут живут?

– Нет, – сказал Поленов. – Они отсюда в тот же год съехали. Как уборочная закончилась, так Антон на общем собрании встал и сказал: «Мы с женой вам никогда ничего плохого не делали, а вы с нашим сыном вон как обошлись! Он никого не убивал, и вы это знаете, но всем миром без всякой вины в виноватые записали! На постылой жениться заставили, тюрьмой пригрозив! Ну да ничего. Бог даст, правда когда- нибудь наружу выйдет и отольются вам наши слезы!» – и ушел. А вскоре его куда-то перевели. Уехали они и адреса не оставили. И действительно, когда правда-то открылась, до того людям стыдно было друг другу в глаза глядеть, что аж отворачивались!

– Так выяснилось, кто настоящий убийца? – воскликнула я.

– Да Прошка Конюхов это и был! Проболтался по пьянке, а потом еще и похвалялся, как ловко выкрутиться смог, – с горечью сказал Иван Трофимович.

– Так нужно было забрать у Жадова эти заявления назад, – сказала я.

– Ага! – хмыкнул участковый. – Так он их и отдаст!

– Ну хоть Морозову бы сообщили, – возмутилась я. – Человек, можно сказать, под топором столько лет живет!

– А толку-то? – спросил Поленов. – Прошка отперся бы, что, мол, спьяну приврал, а доказательств-то теперь и не найти – столько лет прошло!

– И живет же такая сволочь на свете! – зло бросила я.

– Доживает! – поправил меня Иван Трофимович. – Наказал его бог за Мишку! Да и за Миньку тоже! Врачи говорят, что долго он не протянет. С ногами у него что-то – гниют! Вонь в доме такая, что хоть святых выноси! А уж орет от боли так, что за два дома слышно! Жена его истаяла уже совсем.

– А обезболивающие? – спросила я.

– А за ними в райцентр ехать надо, да не наездишься! Они же вдвоем остались – сыновей Афган забрал: сначала старшего, а потом и младшего, а дочка на Дальнем Востоке живет, давно она туда с мужем-моряком уехала. Она и приехала бы, да откуда деньги на билеты взять? И Стеша к ней поехать не может, на кого она Прошку оставит? Да и проездить можно зря! Лекарства-то есть, но не для всех! Ему-то поделом, а вот ей за что все это? – вздохнул Поленов.

«Вот тебе, Татьяна, и разгадка всего! И того, почему Морозов не женился, и того, почему все нажитое на Савинкову с сыном записывает! Одно только не пойму, кто же сейчас Морозовым с женой так командует? Не Жадовы же! Какое им дело до Дроздова, а внучка у них за границей. Правда, Жадовы могли эти бумаги кому-то продать. Они же, судя по всему, за копейку удавятся! Кто-то краем уха услышал об этой истории, предложил им хорошие деньги, и они продали. А вот этому кому-то как раз есть дело до Дроздова! Но Савинкова назовет мне его имя только в том случае, если будет твердо уверена, что Морозову это ничем не грозит. Что делать?» – подумала я, а потом предложила:

– А если с батюшкой побеседовать? Пусть он уговорит Конюхова явку с повинной написать, угрожая геенной огненной. Как вы думаете, согласится тот на это?

– Вряд ли! Прошка всю жизнь безбожником прожил! – покачал головой Иван Трофимович.

– А за обезболивающее? – подумав, спросила я и сама же уверенно ответила: – Да! За это Конюхов все, что угодно, напишет и подпишет!

– А вот это, на мой взгляд, куда надежнее, чем душеспасительные беседы отца Геннадия, – одобрительно кивнул участковый.

Я достала телефон и набрала номер Базарова.

– Виктор Евгеньевич! – сказала я, когда он мне ответил. – Я напала на след!

– Слава богу! – воскликнул он.

– Но, чтобы получить необходимые сведения, мне нужны три упаковки самого сильного обезболивающего и шприцы к ним, – тут же охладила я его пыл.

– Сделаю! – тут же с готовностью заявил он. – Когда надо?

– Немедленно! Я сейчас в деревне Вязовка Тарасовского района, так что отправьте с этим сюда какого- нибудь парнишку, а я его буду у участкового ждать.

– Считайте, что он уже в пути! – сказал Базаров и отключился.

– Ну вот! – удовлетворенно сказала я. – Полдела сделано. Где-то через час он точно будет здесь у вас, а я пока в церковь схожу. Попробую еще и вашего священника в союзники завербовать. Так что надолго не прощаюсь.

– Оперативно вы, однако! – удивленно покачал головой Иван Трофимович.

– Так меня еще куча дел в городе ждет, – объяснила я и усмехнулась: – Вот и приходится крутиться!

Оставив Поленова и дальше удивляться, я пошла в церковь, откуда меня какая-то богомольная старушка проводила до дома священника отца Геннадия. Поздоровавшись с батюшкой, моим ровесником, я сказала:

– Отец Геннадий, мне очень нужна ваша помощь в одном богоугодном деле.

– Воистину богоугодном, дочь моя? – спросил он.

– Воистину! – кивнула я. – Дело в том, что много лет назад в этой деревне был убит один парень, Мелентий Жадов. Вину за это возвели на человека, совершенно к этому не причастного. До суда дело не дошло – на несчастный случай списали, но его с тех пор шантажируют несовершенным убийством, и пора положить этому конец, тем более что известен настоящий убийца – это Прохор Конюхов, которому, как я поняла, жить осталось недолго.

– На все божья воля, дочь моя, – наставительно сказал батюшка, а потом с интересом спросил: – Но в чем же ты видишь мою миссию?

– В том, чтобы лиходей покаялся в содеянном и явился в милицию с повинной, – ответила я. – По-моему, это дело самое богоугодное!

– Служение мое в том и состоит, дочь моя, – сказал отец Геннадий и грустно добавил: – Имел я беседы неоднократные с рабом божьим Прохором по просьбе жены его, но закоренел он в безверии своем и не