— Ой, теть Вер, да сдам я эти дебильные экзамены. Не волнуйся.

— Ну, не знаю. В наше время поступить куда-нибудь так тяжело, а ты лентяйничаешь.

Я поспешила выключить радиоприемник, опасаясь, что Виктор Иванович услышит. Это мне было совсем ни к чему.

«Отпад, — подумала я, — он еще и подслушивает! Вот бы жильцы порадовались, если бы узнали! Но нельзя показывать виду, что мне это известно. Во всяком случае, пока».

Я взяла газетку, которая валялась рядом с приемничком.

Бодренький Виктор Иванович с мокрой шевелюрой вышел из душа, напевая какой-то современный мотивчик, и включил фен. Волосы он сушил тоже четверть часа. И не просто сушил, а тщательно укладывал.

Я молча ждала. Каждый сходит с ума по-своему, как считает нужным или как ему удобнее.

Трудно было только удержаться от смеха, глядя на все эти чудачества, и не взбеситься от такой бездарной потери времени.

Но одно я знала наверняка: обидеть Виктора Ивановича мне никак нельзя. И выводить его, голубчика, на чистую воду вообще надо чрезвычайно осторожно. Совсем не простой субчик.

Наконец все ритуалы были выполнены, и он пригласил меня в кухню, чтобы помянуть старушку.

— Ну, Татьяна Александровна, рассказывайте, что вас ко мне привело. Я вообще-то редко пью днем. У меня, знаете ли, очень строгий режим. Абсолютно все я стараюсь делать по часам. Это продлевает жизнь. Вот вы, к примеру, знаете, как правильно душ принимать?

Вообще-то я, по наивности, всегда считала, что душ принимать умею. Оказалось, я в этом деле сущий профан.

— Надо…

Виктор Иванович с воодушевлением принялся мне объяснять, сколько секунд надо держать под душем левую пятку, сколько правую, с какой из них целесообразнее начинать. И так со всеми частями тела.

У меня крыша поехала.

— Так это еще запомнить надо!

— Это несложно запомнить. Со временем само по себе придет.

— И вы что же, время, что ли, засекаете?

— А ка-ак же! Обязательно. Кладу часы на полочку и поглядываю. Правда, у меня уже как бы внутренние часы работают.

Это он произнес очень гордо.

— Да, так вот: хоть днем я редко пью, но вам почему-то не могу отказать. Интуиция мне подсказывает, что мы с вами — родственные души.

— Очень приятно это слышать от вас, — улыбнулась я и… не удержалась, съязвила:

— Виктор Иванович, вы когда свое стотридцатилетие отмечать будете, помяните мою грешную душу.

Сказав это, я сразу прикусила язык, но он, к счастью, отнесся к моим словам довольно спокойно, только с мягкой улыбкой произнес:

— Все под богом ходим. Но, если вы не будете относиться к своему здоровью с должным вниманием, а со мной не произойдет какого-нибудь трагического случая, то так и быть, выпью.

Радушный хозяин достал рюмочки, поставил их на стол. Извлек из холодильника яблоки, тщательно помыл их, потом еще обдал крутым кипятком.

Я с любопытством наблюдала и тихо удивлялась: сама я никогда так не делаю.

Не сразу, а после первой рюмочки, принятой, как положено, за знакомство, на столе появились колбаса и хлеб.

Я мучительно раздумывала, как вызвать его на откровенность. И решила, что лучшее средство для этого, безусловно, подхалимаж. Мелкий.

— Вы знаете, Виктор Иванович, я на поминках понаблюдала немного за вами и решила, что мне без вас просто не обойтись. Уж очень вы проницательны. — Я отхлебнула чуть-чуть из микроскопической рюмочки.

У него от удовольствия аж щеки зарделись.

— Это вы верно заметили. Уж такой я человек, все стараюсь замечать. Думаю — вдруг пригодится.

— Ну неужели. Само собой. Никто ведь, кроме вас, и не заметил ни разу, что Нина Еремеевна носила эту подозрительную сумку.

— Господи, Танечка, вы разве не знаете, что сейчас люди дальше своего носа не видят? И видеть не хотят. — Он вновь наполнил рюмки. — А мне вот стало интересно: для чего? для кого? Ведь сумку-то она в другой дом носила. Вот ведь как. А родственников у нее, кроме внучки и сына-алкаша, нет.

— Мне это тоже интересно. И почему в такое позднее время? Правда? Ведь другие старушки в такой час из дому носа не высунут. Я, к примеру, в это время спокойно могу проветривать одежду, прогуливаясь в ней вокруг дома. И точно знаю, что никто об этом не узнает. У меня нет балкона, как и у вас, — соврала я. — Ну, это так, к слову.

— А вы тоже так делаете, Танечка?

— Как так?

— Ну, насчет одежды?

— А что тут особенного?

— Я вас еще больше зауважал, Танечка. Вы совершенно неординарная женщина.

Он совершенно отвлекся от интересующей меня темы и понес пургу про свой гардероб, который ценил невероятно высоко. Да, таких уникумов я еще не встречала. Упасть, не встать.

— Господи, — счастливо улыбаясь, говорил уже изрядно захмелевший Виктор Иванович, — я и не думал, что когда-нибудь найду в этом вопросе единомышленника. На днях штопаю куртку из болоньи — очень приличная куртка, ей всего-то лет двадцать пять. Если бы ее мыши в гараже не прогрызли, она бы мне послужила еще лет тридцать верой и правдой. Так вот, штопаю я ее, а тут приходит один мой старый знакомый. Удивился и говорит мне: «Да выкинь ты ее, Витек, я тебе такую же дам, только новее». — Виктор Иванович тщательно прожевал колбасу. Потом продолжил задумчиво: — Я ему и сказал, что у меня тоже есть приличные вещи. Только я совсем не собираюсь их таскать повсюду. Не по магазинам же в них бегать. В грязных очередях тереться. Правда?

Я кивнула.

— А у меня, Танечка, знаете, есть такое шикарное пальто с каракулевым воротником, ну как раньше кагэбэшники носили, знаете? Или обкомовские работники.

Я, тихо вздохнув, опять кивнула.

— Хоро-ошее пальто. И шапка такая же. Раньше, знаете ли, умели вещи делать! А он мне говорит: «Так и носи. А то моль съест». Я, конечно, умолчал о том, что раз в неделю проветриваю вещи, гуляя в них. Разве ж он поймет? Только на смех подымет. Я это ото всех скрываю. Вам вот только и рассказал. Когда я пальто с шапкой проветривал, я и видел Нину Еремеевну с этой сумкой. Вот так.

Он замолчал, разглядывая рюмку с янтарным напитком.

Я постаралась сдержать вздох облегчения.

— Не знаю, что она туда носила, подъезд темный, без единой лампочки.

— Тоже в вашем доме?

— Не-ет, не в нашем. Если хотите, я вам покажу.

— Вы мне просто номер дома назовите.

Он назвал, объяснил, в каком подъезде.

— А этаж?

— Этаж не знаю. Темно было, и я не пошел за ней. А больше случая как-то не представилось. А вы мне потом расскажете, что она все-таки носила?

— Обязательно. Ведь без вас я бы ни до чего не докопалась.

Опять вынужденный подхалимаж! Теперь предстояло самое сложное: расспросить про убийство.

— Виктор Иванович, а в тот роковой вечер вы тоже видели Нину Еремеевну?