приятно».

Я поднялась на последний этаж хрущевки, и вот перед моими глазами до боли знакомая дверь, за которой мне доводилось бывать не раз и не два. Легкая трепетная волна пробежала по моему телу, прежде чем я нажала на кнопку звонка. Это была секундная женская слабость. Оторвав палец от черной кнопки звонка, я уже не чувствовала никакого волнения. Я уже была готова встретиться лицом к лицу с человеком, который за год нашей разлуки мог стать моим врагом… Хотя, возможно, мог и остаться прежним — влюбленным в меня и доставившим мне столько моментов радости и блаженства. Который из двух вариантов верен, мне очень скоро предстояло узнать.

Буренков не спешил открывать дверь. Я хладнокровно смотрела в «глазок», догадываясь, что с другой стороны этой оптической стекляшки он мог смотреть на меня.

Время шло, дверь по-прежнему оставалась закрытой. Ситуация становилась неоднозначной. Либо Буренкова нет дома, либо он не желает мне открывать. Я не знала, какому из этих предположений отдать предпочтение (хотя, честно сказать, оба они казались маловероятными), и на всякий случай еще раз позвонила в дверь. Тишина начинала меня угнетать. А я так готовилась к этой встрече…

Чуть приоткрылась соседняя дверь, и я ощутила на себе чей-то любопытный взгляд. Я еще продолжала смотреть в «глазок» Витькиной двери, но голос не то с одесским, не то просто c еврейским акцентом заставил меня резко повернуться налево.

— Прошу, зайдите ко мне. Я имею смелость сказать, что вам там не откроют…

«Одессит» говорил тихо, но с чувством большой тревоги. Я не раздумывая зашла к нему в квартиру. Мне приходилось слышать от Буренкова почти анекдотические истории о соседе дяде Леве, как Витек его называл, но я никогда не видела его лично. Теперь этот пожилой лысый толстяк, внешность которого не вызывала сомнений относительно его национальности, стоял передо мной и многозначительно молчал.

— Вы хотели мне что-то сказать? — спросила я, теряясь в догадках.

— Я, как любой человек на нашей грешной земле, имею вредные привычки, — сообщил «одессит» и покачал головой. — Я люблю подглядывать в «глазок». Это заманчиво, но действительно вредно. Хочу бросить, но не могу, втянулся…

То, как говорил дядя Лева, было одновременно смешно и страшно. Я поняла, что ему довелось увидеть в «глазок» нечто неординарное, поэтому ему хотелось с кем-то поделиться, рассказать об увиденном, но он не решался и продолжал томить меня своим красноречием, казалось — совершенно безграничным.

— Я имел возможность видеть вас вместе с Витенькой до того, как он уехал искать счастья в Москве. Естественно, через «глазок», — пояснил дядя Лева. — Однажды я выразил Витеньке свое восхищение вашей красотой…

— Спасибо за комплимент, но вы не могли бы перейти ближе к делу? — попросила я, окидывая взглядом прихожую.

Здесь все говорило о том, что дядя Лева жил бедно. Дощатые полы, краска на которых местами вытерлась, обои, засаленные у выключателя и отстающие от стены в нескольких местах, — все свидетельствовало о том, что квартира не знала ремонта уже лет двадцать. Но ее хозяина этот факт не смущал. Витька Буренков рассказывал, что дядя Лева был в советское время чуть ли не подпольным миллионером, но женитьба на русской красавице сломала всю его жизнь. Молодая жена обобрала его и укатила с его деньгами, по иронии судьбы, сначала в Израиль, а оттуда в Канаду. Бедный старый еврей перенес три инфаркта, от него отвернулись его сородичи, и на старости лет он стал развлекаться тем, что подглядывал в «глазок» за соседями и их гостями.

— Витенька говорил мне, что ваша профессия описана в книгах Агаты Кристи. Это так?

— Да, я частный детектив, — подтвердила я, осознавая, что мой бойфренд чересчур болтлив: он рассказывал не только мне о своем соседе, но и дяде Леве обо мне.

— Тогда я должен вам сказать, что увиденное мною вчера поздно вечером очень похоже на детективную историю… Боюсь, что Витеньки уже нет в живых…

— Что?! — крикнула я. — Все так серьезно, а вы… Вы никак не дойдете до сути… Ну говорите же, что вы вчера увидели!

Лоб и лысина дяди Левы покрылись испариной, он занервничал, вероятно потеряв логическую нить в своем длинном рассказе. И виной тому было мое нетерпение. Старик протер серым полотенцем, невесть откуда взявшимся в его руках, голову, прокашлялся и сказал:

— Я знал, что Витенька дома. Потом к нему пришли двое. Мне показалось, что мой сосед впустил их без удовольствия. Затем я слышал за стенкой крики, шум и потом… тишину. Страшную тишину… Эти двое ушли, а Витенька… Сначала я позвонил ему по телефону, он не подошел к аппарату. Я постучал ему в стену и снова позвонил…

— А почему вы не позвонили в милицию и не сообщили о своих подозрениях? — спросила я, но по выражению лица старого еврея поняла, каким будет ответ на мой вопрос.

— Подсматривать в «глазок» — вредная привычка, — повторился дядя Лева. — Разве мне нужна головная боль? Но Витеньку жалко, мы с ним так хорошо беседовали до его отъезда в Москву. Я не пойму, зачем он туда поехал, чем ему Тарасов был плох. Он изменился за этот год, стал другим! Ах, Витенька, Витенька…

Я уже не слушала причитания дяди Левы. Я лихорадочно соображала, что же мне предпринять: позвонить в милицию по телефону «ноль-два», позвонить Володьке Кирьянову или сначала самой проникнуть в квартиру Буренкова и удостовериться, что там действительно произошло нечто страшное?

— Можно мне сесть? — спросила я, показывая глазами на кухонный табурет.

Дядя Лева сделал шаг в сторону, и я на свинцовых ногах прошла в кухню и плюхнулась на крайнюю табуретку. Я вспомнила, как собиралась на встречу с Витькой. Горькая улыбка застыла на моем лице. Цвет теней казался такой мелочью, ничтожной малостью по сравнению со смыслом человеческой жизни. В мою голову снова вернулся вопрос, связан ли Буренков с делом Вахрушева? Желание узнать это было так велико, что я решила все же проникнуть в соседнюю квартиру.

— Скажите, а у вас есть ключи? — спросила я у дяди Левы.

— Я боялся этого вопроса, — ответил тот, и я поняла, что ключи от квартиры Буренкова у него есть. — Я всегда говорю правду, и это еще одна моя вредная привычка. Вас зовут Танечка, если я не ошибаюсь?

Я в знак согласия кивнула головой.

— Танечка, может быть, мы забудем об этих ключах до приезда милиционеров? — спросил нерешительно дядя Лева, а потом он поднял глаза к потолку с разводами от неоднократно протекавшей крыши и патетически произнес: — Зачем я взял у Витеньки эти ключи? Как я не хотел брать на себя такую ответственность! Танечка, вы должны придумать что-нибудь, не очень опасное для нас с вами… чтобы нас не заподозрили в преступлении.

— Самое безопасное — забыть о вашем подозрении. И если, не дай бог, Буренкова… — я не могла выговорить слово «убили», — если ваши подозрения окажутся верными, то дня через два, а в такую жару, может быть, и раньше, все станет очевидным…

Дядя Лева посмотрел на меня с испугом, вероятно представив, как тошнотворный запах заполнит атмосферу не только лестничной клетки, но и его собственной квартиры. Мне было неприятно говорить об этом, но иных средств повлиять на решение старого еврея я не находила.

— Хорошо, — наконец согласился он. — Вот ключи от Витенькиной квартиры. Но я не уверен, что смогу открыть дверь… Руки дрожат…

Руки у дяди Левы действительно дрожали. Лоб и лысина его снова покрылись испариной, а в глазах застыл страх. Я поняла, что старик боялся всего: и увидеть своего молодого соседа мертвым, и подставить себя под удар милицейских подозрений, а возможно, и под удар мести тех двоих, которых он видел вчера в «глазок» своей двери. Лично меня последние два обстоятельства совершенно не пугали. Что касается первого, то мне очень не хотелось, чтобы Витька Буренков, даже если он по каким-либо обстоятельствам стал моим противником, был убит.

Я взяла ключи и решительно направилась к входной двери. Я обратила внимание на то, что при всей запущенности этой квартиры сферический «глазок» был вставлен в дверь недавно. Я знала, что такие появились на нашем рынке только в последние десять лет, а сама дверь была раза в три старше. Я не