зашлет, сколько еще будет в одну сторону идти и сколько обратно. Если за это время в лагере ничего не переменится, то когда придет ответ, он его уже не прочитает. Выходит, нужно справляться своими силами.

Батя поморщился, как от зубной боли.

Конечно, существовали отработанные механизмы, при помощи которых зэки боролись с администрацией, когда та нажимала на них слишком сильно. Самый надежный из них – бунт, «разморозка». Но у этого способа был один очень важный недостаток – блатные страдали от «разморозки» больше, чем администрация. Любой бунт рано или поздно подавлялся, и участвовавшие в нем блатные платили за «разморозку» довесками к срокам, а те, кому особенно не повезло, и жизнями. Положение после этого, правда, смягчалось, но цена была высока. Именно из-за этого Батя и хотел разрулить косяк, не прибегая к бунту. Но получалось, что теперь другого выхода не остается.

«Значит, будем „размораживать“ зону, – решил смотрящий. – Только надо это дело подробнее продумать».

Бате за свою долгую жизнь уже доводилось участвовать в массовых выступлениях зэков против администрации, и опыт у него был. Смотрящий знал, что главное – не бунтовать необдуманно, без плана. В этом случае толку будет мало, а крови много. «Разморозку» нужно готовить. Один из самых лучших вариантов – захватить заложников. Да, наверное, так и стоит поступить.

Но кого брать? Рядовых вертухаев, патрулирующих зону по ночам? Пожалуй, не стоит. Невелики птицы, а взять их будет трудно. Они и сами не дураки, понимают, что обстановка на зоне напряженная, так что будут все время начеку. Патрули к тому же сейчас наверняка ходят усиленные, а часовые на вышках проинструктированы немедленно открывать огонь на поражение. Так половину пацанов уложишь, а толку никакого. Значит, вертухаи отпадают. Кого тогда? Можно попробовать взять лагерного лепилу.

Несколько секунд смотрящий колебался, обдумывая этот вариант, но потом решительно качнул головой. Нет, врача трогать не стоит. Западло. Врач – единственный союзник зэка на всей зоне. Он же сам, когда слышал, что при бунте в одном из сибирских лагерей пацаны лепилу завалили, их осуждал. Значит, и самому нельзя понятия нарушать. Кто еще остается из кандидатов в заложники?

Эх, хорошо бы самого Васильева взять или кого-то из его замов, но это дело совсем нереальное. Днем они все время под охраной, а ночью уезжают в поселок. Хм, уезжают в поселок... А что, если...

Мысли в голове смотрящего побежали быстрее.

Да, действительно, а что, если сначала взять шофера того «уазика», на котором граждане начальники в поселок ездят? Напасть на шофера прямо у гаража, его-то не так круто охраняют, шансы есть. А потом спокойно подъехать на захваченной машине к штабу и, когда Васильев влезет, приставить ему «пику» к глотке. А ведь это идея! Конечно, не все так просто, нужно продумать детали, но в целом...

Довести эту мысль до конца и продумать детали операции смотрящий не успел. В коридоре послышался быстро приближающийся топот сапог. Опять шмон, подумал Батя, внимательно окидывая взглядом камеру – не завалялась ли где крошка белого хлеба, которую могут заметить вертухаи. Время было уже позднее, и ничего, кроме шмона, приближающиеся шаги означать не могли.

Но когда шаги стихли, вместо грохота отпираемого замка раздался негромкий стук в «кормушку» и голос прикормленного коридорного вертухая:

– Батя! Пахан! Слышишь меня?

Батя с трудом поднялся со своего места и подошел к двери:

– Слышу. Чего тебе?

– Пахан, вроде бы «разморозка»...

– Тьфу ты! Идиоты! Ну зачем?! Подождали бы пару дней, я бы все решил!

– Батя, я тебя прошу, скажи своим, чтобы меня не трогали,– торопливо зашептал вертухай. – Ты же знаешь, я вам всегда чем мог помогал...

Опасения «селитры» были совершенно обоснованными. Он прекрасно знал, что во время бунтов зэки редко щадят тех, кто помогал им в обычной жизни. Логика у них простая – ты нам помогал не по доброте душевной, а за бабки. Значит, никто никому ничего не должен.

– Не менжуйся! Решим... – отмахнулся от вертухая Батя, быстро соображая, что ему делать. – Тащи лучше сюда бумагу и карандаш, передашь пару маляв!

– Да у меня все с собой, все здесь, держи, пахан, – отозвался вертухай, протягивая смотрящему бумагу и карандашный грифель. – Ты же знаешь, я всегда...

– Тихо! Не мешай! – Батя, с полминуты подумав, принялся быстро писать. Он понимал, что, пока есть возможность отправить маляву, нужно ею пользоваться. «Разморозка» – вещь совершенно непредсказуемая, что будет через час, сказать невозможно.

– Держи! – Смотрящий протянул бумажки вертухаю. – Эта на вольняшку, а эта для пацанов. И давай быстро!

– Конечно, пахан, – «селитра» забрал обе записки и грифель. – Только ты за меня замолви слово, если что...

– Там видно будет. Иди давай!

«Кормушка» захлопнулась, а в коридоре послышались торопливые шаги, удаляющиеся от камеры.

Батя усмехнулся. Конечно, не очень хорошо, что пацаны начали «разморозку» раньше времени и без его приказа. Но, с другой стороны, Рука, Хромой, Степан – пацаны опытные, он их хорошо учил. Они сделают все, что смогут, а могут они не так уж и мало. И как знать, не прибежит ли к нему утром гражданин начальник с такой же рожей, с какой сейчас прибежал этот несчастный вертухай. Как знать...

Смотрящий вернулся на свое место и сел на сложенный клифт. Ему казалось, что в камере даже стало немного теплее. Наверное, согревала появившаяся надежда.

– Николай Петрович! Садится! – крикнул командир группы захвата, заглядывая в дверь автобуса, и тут же шагнул влево, освобождая место выпрыгнувшему из автобуса Еременцеву. Одет Еременцев был в такую же черную форму, как и у сатурновцев, только без нашивки на рукаве. И еще на нем не было шлема. На фоне здоровенных спецназовцев невысокий, полный и вислощекий Еременцев выглядел довольно комично. Но это с лихвой компенсировалось тем, что держался он уверенно, а отданные им приказы командир группы захвата выполнял мгновенно и без малейших колебаний.

Снижающийся самолет наконец коснулся земли и покатился по бетонной полосе аэродрома. Зрелище это было величественное и даже немного пугающее – огромная железная птица, мчащаяся, кажется, как раз на маленькую группку людей и совершенно несерьезных по сравнению с ней машин. Еременцев невольно отступил на два шага назад. Умом он понимал, что самолет остановится на полосе, в добрых пятидесяти метрах от него, но чувства оказались сильнее. Чтобы снова обрести уверенность в себе, Еременцев на-чал громко отдавать приказы, хотя нужды в этом не было никакой. При подготовке операции все уже было рассчитано и разжевано.

– Прикажи своим: как только сядет – пусть немедленно окружают самолет, – сказал командиру сатурновцев Еременцев. – Это «Ту-134», у него две двери, так что подели своих на две группы. И смотри, чтобы не только двери контролировали, а весь самолет. А то была пара случаев, когда блатарям удавалось иллюминатор каким-то чудом расколоть и через него вылезти.

– Сделаем, Николай Петрович, – отозвался командир спецназа.

– За выходящими следите повнимательнее. Помните, эти блатари люди битые. Когда увидят, что их ждет теплая встреча, могут внешность в темпе изменить, они на это мастаки. Так что любого, кто хоть немного подозрительным покажется, немедленно задерживайте до точного выяснения личности.

«А то бы мы без тебя не сообразили! – усмехнулся про себя командир. – Можно подумать, только ты в курсе, что блатные умеют, а чего не умеют, а мы так, погулять вышли». Но, разумеется, внешне сатурновец этих мыслей никак не проявил, напротив, кивал с таким видом, как будто слышал сейчас из уст начальства крайне ценные указания.

– Еще вот что важно: до тех пор, пока блатные не будут здесь, – Еременцев ткнул большим пальцем назад, на стоящий у него за спиной автобус, – никого из пассажиров с поля не выпускать. Пропускайте с трапов, а там придерживайте.

– Возмущаться народ будет.

– Ничего, пусть повозмущаются, – решительно сказал Еременцев. – Не сделается с ними ничего