Странная фраза Судакова, что за тем маленьким предметом, который он мне передал, охотятся не одни талибы, всколыхнула во мне массу подозрений. Что за странная компания, в самом деле, у нас подобралась! Француз, американец и русская... Ну, я-то ладно. У меня – задание. А вот они-то здесь зачем? Может быть, это все далеко не случайно? И у каждого из них – тоже свое задание? А все мы охотимся на самом деле за этой маленькой штучкой, которую мне отдал умирающий Судаков. Я, между прочим, так до конца и не поняла пока – что же это такое? Больше всего напоминало кассету микропленки. Я примерно так всегда ее себе и представляла.

– Поль, а где же Грег? – воскликнула я, вспомнив про американца. – Не мог же он нас бросить? Он же говорил, что знает талибов. Объяснял нам, как нужно себя вести... Это же он нас сюда привез! Почему он не подает о себе никаких вестей?..

Поль пристально посмотрел мне в глаза и сказал фразу, вызвавшую во мне волну тревоги. Очень нехорошую фразу сказал французский офицер-спасатель о своем американском коллеге:

– А ты не думаешь, что он мог нас с тобой просто подставить?

– Не может быть! – воскликнула я. – Зачем ему это делать?

– Откуда я знаю – зачем? – пожал плечами Поль. – Разве Россия и Америка – союзники в Афганистане? Разве у вас есть общая цель в этой стране? Ваши руководители никогда в этом не признаются, но в Афганистане вы – враги, сколько бы ни обнимались и ни целовались ваши президенты... Из Парижа это очень хорошо видно... У нас есть высокая такая Эйфелева башня, если на нее забраться – и Москва и Нью-Йорк – как на ладони...

– Замолчи, Поль! – перебила я его. – Даже если все так, как ты говоришь, я не вижу никакого смысла для Грега нас подставлять и, заманив к талибам, бросить тут, а самому смыться...

Пока разговаривала с Полем, я продолжала обдумывать еще один чрезвычайно занимавший меня вопрос – кто же такой этот Судаков? Работает ли он только на Россию? Его поведение было вполне психологически достоверным... Что за важная такая вещь на микропленке, которую он мне передал? Но сколько я ни напрягала свои мозги, упиралась лишь в недостаток информации. Можно было только строить догадки. Но интересны они бывают лишь в одном случае – когда подтверждаются реальными фактами.

В моем распоряжении таких фактов пока не было. И я прекратила свое гадание на кофейной гуще...

Шум многочисленных копыт, донесшийся снаружи, заставил нас насторожиться. Правда, он скоро смолк, и мы ничего больше не услышали.

Но вскочивший с пола и вытянувшийся у дверей по стойке «смирно» часовой подсказал нам, что наше уединение будет сейчас нарушено. Солдаты всегда за версту чувствуют приближение своего начальства. Талибы в этом отношении не были исключением.

...Минут через пятнадцать раздалось цоканье подкованных сапог по камням. Часовой содрал висевшую на дверях тряпку и отбросил ее в сторону. Видно, нас собирался посетить какой-то важный чин.

Впрочем, я уже успела заметить, что любой самый захудалый офицеришко этой, с позволения сказать, армии, уже чувствует себя большим начальником. Даже если его звание – всего лишь следующее после рядового. Я думаю, в этом проявляется какая-то подсознательная тоска полудикого народа по жесткой структуре, по государственности, в конце концов – по твердой единой власти...

Этот народ слишком свободен, и его измучила собственная свобода...

В дверной проем ввалились четверо, и среди них – Грег! На него я прежде всего обратила внимание. Смотрела я на него настороженно, прикидывая, какую роль играет он в этой компании и можно ли на него рассчитывать в сложной ситуации?

Грег держался уверенно и независимо. Он был вооружен автоматом, как рядовые солдаты. Но я была уверена, что у него есть еще и пистолет, как у любого офицера-спасателя. Ношение штатного оружия – это общее, международное правило, записанное в любом уставе спасательной службы, не говоря уже об уставах национальных армий...

Среди троих вошедших с Грегом афганцев один был явно солдатом-охранником, я их уже научилась отличать от начальников. Он тоже был вооружен автоматом и занял позицию у двери, справедливо полагая, что другого выхода из нашей импровизированной тюрьмы нет. Только через дверь, а значит – через его труп.

Во втором я без труда узнала офицера, который встретил нас на грузовике с солдатами на дороге из Кайдабада. В его руке я заметила пистолет, которым он как-то слишком театрально размахивал. Но ведь это не говорит о том, метко ли человек стреляет...

Третий был, вероятно, самый главный. Он держался высокомерно по отношению как к Грегу, так и к афганскому офицеру. У него совсем не было бороды, и бритое смуглое лицо вызывало у меня странное впечатление, словно оно не настоящее.

Глаза его закрывали черные очки. Если бы не афганская форма, я бы сказала, что это – европеец с очень смуглой кожей. Оружия у него в руках не было, только плетка. Я вспомнила, что точно такими солдаты, с которыми мы ехали ночью, погоняли своих лошадей.

«Значит, плетка не его, взял он ее специально, – сообразила я. – Это может означать только одно – он хочет продемонстрировать, как ею владеет. На ком-то одном из нас. А то и на каждом по очереди...»

Я внимательно смотрела на Грега, ожидая от него хоть какого-нибудь знака или намека на то, что он собирается предпринять дальше... Но Симпсон нагло смотрел только на офицера в темных очках, не удостаивая меня ни единым взглядом.

Супермен хренов! Я была просто в бешенстве! Мы с Полем что ему – статисты, что ли?

Неожиданно я почувствовала, как рука Поля легла мне на талию.

Это что еще за новости? Я чуть не оглянулась на него с недоумением, близким к возмущению. Но заставила себя сдержаться, решив, что более опытный Поль имеет право завладеть моим пистолетом при обострении ситуации. А осложнялась она прямо на глазах.

Я почувствовала пальцы Поля у себя на пояснице, и тут же пистолет начал выползать из моей поясной кобуры. Секунд через десять Поль уже держал его за моей спиной, скрывая от глаз афганцев.

Я услышала, как щелкнул предохранитель. Поль при этом тоже не сводил глаз с Грега... Но тот стоял пока не шевелясь, с совершенно непроницаемым выражением наглого усатого лица.

Офицер в черных очках разглядывал нас минуты три, потом вышел на пару шагов вперед и заговорил по-английски. Причем чисто заговорил, почти без акцента. Скорее всего, он учился в Англии или Штатах. И фразы строил абсолютно правильно. И еще. Я бы не сказала, что психология была ему абсолютна незнакома.

По мере того как я его слушала, во мне накапливалось напряжение, переходящее в возбуждение. И я знала, что то же самое должны испытывать по крайней мере двое – Поль и Грег, хотя насчет последнего у меня и были какие-то смутные сомнения.

Судаков был все еще без памяти и, конечно, не мог слышать, что говорит этот европеизированный афганец, а насчет того, понимали ли хоть что-нибудь из услышанного двое тронувшихся умом врачей, я просто не знала.

– Всем отойти к стене направо, – тихо сказал очкастый и показал плеткой на стену с маленькими окошками под потолком.

– Его оставьте, – добавил он, увидев, что Поль, который успел уже спрятать мой пистолет, пытается поднять Судакова.

Поль поднял так и не сказавшего ни единого слова анестезиолога, а я подошла к Ивану Васильевичу и тоже отвела его к стене, на которую указал офицер в очках. Тот поднял плетку вверх и сделал жест, словно посылая кого-то из-за своей спины вперед. Охранник с автоматом бросился вперед и побежал к Судакову...

Охранник рывком приподнял длинное тело Судакова, посадил его, прислонив к стене, и вновь отбежал к двери, за спины офицеров...

Судаков застонал. На его кровавое лицо невозможно было смотреть.

– Смотрите на него вы все, – сказал офицер с плеткой. – Он мне ничего не рассказал, хотя что-то наверняка знает... А если не он, значит, знает кто-то из вас. Один из этих троих – русский шпион. Я не знаю, кто именно. Но знаю точно, что один из них – офицер русской внешней разведки...

При всей напряженности ситуации я почувствовала какое-то удовлетворение. Моя задача наполовину