начищенными пятнами, но не стреляла.

Даже и Штукарята осмелели. Одного из них звали Олег, другого Игорь, оба они страдали полипами и держали рты, как голодные галчата. Старший, Олег, счел даже своим долгом осмелеть гораздо больше, чем брат.

Он подошел к самой гранате, подбросил ее ногой, отбежал и засмеялся игриво:

— Вот это так стрельнула!

Ванька в досаде на это крикнул запальчиво:

— Не трожь!.. По морде получишь!

Однако граната стрелять не хотела, — это была обидная правда. И разыскав в той же канаве среди мусора толстый гвоздь и зажав в руке камень-голыш, Ванька взялся за свою находку насупленный и сердитый.

У Штукарят тоже была корова и телка, как и у Ваньки, и теперь четверо четвероногих, дружелюбно обнюхавшись и закинув на спину хвосты, разноцветно мелькая между кустами, бодро уходили от своих пастухов, склонившихся над своенравным медным цилиндром.

Очень много было солнца, и застоялся около воздух до большой густоты. В стороне от ребят домик с двумя старыми кипарисами явно спал, разомлев; синие тени от кипарисов на белой стене тоже спали; смолою пахло удушливо…

Ванька сидел, вытянув ноги и между ног положив гранату, по которой то здесь, то там с размаху рассерженно бил камнем. Надорванный козырек его кепки болтался отчаянно, так что Олег, сидевший на корточках около, следил за этим козырьком, разинув рот, а Игорь стоял на коленях и очень внимательно смотрел на медную штуку, дыша с прищелками и сипом.

Камень, которым орудовал Ванька, был тонкий, и разбился, наконец, надвое, а медная штука только непобедимо поблескивала.

Игорь решил презрительно:

— Она не будет стрелять! — и поднялся с колен.

Но Ванька тут же скомандовал ему:

— Поди камень-дикарь найди, какой побольше!.. Ступай, тебе говорят!..

И ворчал ему вслед:

— Тоже знает один такой: «Не бу-дет»!..

А когда Олег хотел взять в руки гранату, Ванька ревниво толкнул его в бок:

— Не трожь! — и глаза сделались разбойничьи.

Тоненький девятилетний Олег только наполовину закрыл рот, но обида Ваньки была ему понятна, а Игорь уже тащил преданно порядочный кусок серого гранита.

— Ага!.. Есть такое дело! — важно сказал Ванька, принимая камень. — Вот теперь она у нас стрельнет!

Он поковырял гвоздем в одном замеченном им месте, — оказалась забитая сухой землей впадина. Сюда вставил он кончик гвоздя, подмигнул обоим Штукарятам, плюнул на камень, точно колдовал, плотно установил в земле снаряд «на попа», еще раз примерил гвоздь, еще раз подмигнул весело и ударил по гвоздю изо всей силы.

Десять лет дожидавшийся такого именно случая маленький снаряд оглушительно разорвался.

Игорь был убит наповал: осколок попал ему в любопытно раскрытый рот и развалил череп. Олегу раздробило ногу. Ванька же отделался дешевле: ему только оторвало прочь левое ухо и сорвало небольшой клок кожи с головы.

Первой обратила на это внимание пестрая корова Штукаренки. Она присмотрелась издали к лежащим ребятам и замычала протяжно. Потом из того сонного домика с двумя кипарисами неторопливо вышел старичок, сделал из обеих рук козырек над глазами и долго глядел, почему так странно лежат и как будто стонут даже после какого-то грома трое ребятишек?

В больнице койки их были рядом: Ваньки с забинтованной головой и Олега, которому в лубок заделали ногу. Жена счетовода Штукаренки тоже лежала в женской палате, самому же счетоводу было не до больницы: предстояла ревизия отчетности в Горпо.

Босоногий Дрок сидел на табурете около койки своего старшего и глядел на его обмотанную голову остолбенело.

Сжимая на обеих ногах одни только далеко от других отставленные большие пальцы (он мог это делать), Дрок говорил придушенным голосом:

— Ты оказался всему этому делу зачинщик, и вот бог тебя перед неповинными спас… Они же молодше тебя и должны быть тебя глупее, а наказаны они дужче… И даже так (и тут он совсем понизил голос), что одного и на свете уж нет больше… Ты об этом что-нибудь думаешь дурацкой своей башкой? Думаешь или же нет?

Ванька отозвался угрюмо:

— А чего мне думать?

— Как это чего думать? Как чего?.. Ты, выходит, для неповинных убийца и враг, — вот ты кто!

Глаз Ваньки сквозь бинты глядел дремуче и невозмутимо.

Дрок снова понижал голос до шепота:

— Этот мальчик — он безногий калека теперь будет, и разве же он тебе простит?.. Никто свое уродство прощать не должон!.. Вот!.. И он так же само…

— А мне что? — спросил Ванька.

— Как это что? (Дрок разжал пальцы ног и сжал кулак.) Ты зачинщик этому делу, и бог тебя помиловал перед другими… Должон ты каждый день все молитвы читать утром и вечером…

Ванька молчал и глядел таинственно.

— Понял? — наклонился к Ваньке отец.

— Нет, — твердо ответил Ванька.

— Как это так «нет»? — отшатнулся Дрок, подняв брови.

— Зачем? — очень серьезно спросил Ванька.

— Молиться, что от смерти спас, зачем? — испугался Дрок.

— Кому это? — чуть насмешливо спросил Ванька.

— Богу, вот кому! — сказал Дрок громко на всю палату.

— А бога и вовсе никакого нет! — серьезнейше отозвался из-под бинтов Ванька.

Несколько длинных моментов Дрок сидел отшатнувшись и глядел только на белую, в тряпье, пухлую голову десятилетнего сына, потом он исподлобья оглянулся туда-сюда, не слышал ли кто ответа Ваньки, когда же убедился, что Олег Штукаренко спал (а соседняя койка в другую сторону от Ваньки была пустая), он просипел хрипло:

— Ты-ы… как это… смеешь так, подлец!

Ванька немного подождал с ответом, потом сказал просто:

— Так и смею.

— Кто же тебя наказал… и меня в том числе?

— Никто, — ответил Ванька.

— Ну, после этого издыхай! — бурно поднялся Дрок. — Издыхай, когда такая ты стерва!

И вышел из палаты торопливо и испуганно, ни на кого не оглянувшись кругом.

От ворот больницы Дрок, сам не зная зачем, но очень убористо шагая, пошел на квартиру к Штукаренке. Он не знал даже, о чем будет говорить с ним, только непременно хотелось ему узнать, есть ли в квартире его иконы.

Дрок был так растревожен, что даже не замечал, как он бормочет, глядя вниз на мелькающие свои пыльные босые ноги: «Кто больше наказан, тот больше и виноват!.. А Штукаренко же — он ведь член союза безбожников!..»

Наполовину ему казалось ясным это смутное дело, но если сам Штукаренко служил счетоводом и ему, может быть, иначе было нельзя, как сказаться безбожником, то жена его ведь просто была домашняя хозяйка, и на ее попечении росли дети.

Штукаренко от больницы жил далеко — в том же конце города, где и Дрок. Квартира его оказалась запертой, однако насчет икон Дрок справился у соседей. Икон не было.