аналитическим конструкциям мышление тут же запротестовало – слишком просто, даже примитивно.

«Не тем я занимаюсь. Нужно сразу отказать. Дескать, ваше предложение передано для дальнейшего рассмотрения в вышестоящую инстанцию, и обсуждать нечего. Когда появятся новости, я позвоню. И не позвонить. Никогда. Пусть дожидается».

Эта версия показалась Ратову более логичной. На нет и суда нет. Есть своя прелесть в пустоте, лишенной сомнительных украшений.

Тоже не подходит. Чувствуется незавершенность. Нет, лучше все обсудить и примерить различные варианты. Отказать, дать надежду, потребовать дополнительную информацию. Специально спровоцировать и посмотреть на реакцию. А уже потом принимать решение.

«Но откровенно в кабинете не поговоришь. Действительно лучше встретиться на нейтральной территории. Можно себя не сдерживать и высказать все, что думаешь, а заодно и поругаться, попробовать его на прочность. А вдруг он запишет разговор? Наверняка так и сделает. Пусть записывает. Это не улика, а доказательство в мою пользу. Да и не дойдет до судебных разбирательств. Конкретно ему все объясню».

Ратов чувствовал раздражение. Выходило так, что, решив продолжить диалог с Вороновым, он автоматически принимал его правила игры. Безусловно, они диктовались логикой процесса: «И дураку понятно, что если уж разговаривать откровенно, то лучше делать это без лишних свидетелей».

Генерал позвонил Ратову домой поздно вечером.

Всю ночь шел дождь, а перед самым рассветом выпал снег. Легкий морозец сковал снежные хлопья, превратив ветви деревьев в сказочные белые водоросли. Потом опять пошел нудный дождик, и окаменевшие ветви становились все тоньше. К обеду они почернели.

«Зима-обманка. Погода меняется несколько раз на дню. Не знаешь, чего ожидать. Как в нашей жизни», – грустно подумал Ратов, разглядывая замерзшие вдоль дороги ледяные лужи.

За окнами автомобиля замелькали высокие заборы и массивные особняки. Генерал Воронов пригласил Ратова в свой загородный дом «на шашлыки». Ратов согласился. Ему хотелось поскорее объясниться и завершить историю, от которой веяло тревогой.

Можно было, конечно, провести субботний день и на работе, демонстрируя трудовой энтузиазм, но срочных дел не было, а прилежно высиживать в ожидании указаний начальства Ратов не любил. Личная жизнь также не предвещала приятных сюрпризов. Марика с утра уехала сдавать очередной экзамен в Плехановке с твердым намерением вернуться пораньше и прилежно отсыпаться.

Дом Воронова располагался в бывшем правительственном поселке недалеко от Рублевки. Когда-то здесь кучно жались друг к другу скромные деревянные домики, выделявшиеся работникам аппарата Совета министров. Главным достоинством поселка, кроме прекрасного расположения, в те времена считались центральная канализация и газ – неслыханная по советским стандартам роскошь. Зимой в домах было холодновато из-за многочисленных щелей в деревянной обшивке, и «всесезонная база отдыха» пустела.

Домики были приватизированы их обитателями, а затем вместо однотипных деревянных «хибар» стали появляться солидные коттеджи, как правило, принадлежащие новым «хозяевам жизни». Среди них по- прежнему преобладали чиновники, относящиеся, впрочем, к усовершенствованной формации людей, не скрывающих левые доходы и вообще ничего не стесняющихся. Нередко на участках строились и крытые бассейны, которые по размерам и нашпигованности современной техникой могли бы составить достойную конкуренцию олимпийским объектам.

«Откуда дровишки» для такой роскоши, никто не спрашивал. И так было ясно.

Сосед Воронова, всю жизнь преподававший историю КПСС на историческом факультете МГУ и продолжавший это увлекательное занятие, правда, под измененным названием учебного курса, что-то невразумительно талдычил об исторических закономерностях. Генерал, и раньше не очень доверявший наукообразной белиберде ученого соседа, умело переводил разговор на сельскохозяйственные темы, выясняя, где профессор умудряется разжиться редким нынче коровьим навозом для удобрения цветников и прочей растительности.

В архитектуре Воронов в отличие от гламурных соседей и чиновников-мздоимцев предпочитал стиль Русского Севера. Его деревянный дом напоминал швейцарское шале, однако отличался присущей русским строениям кряжистостью и основательностью.

«Дом-боровичок» стоял на возвышении, отстранившись от улицы невысокой оградой, и легко просматривался, что было одним из немногих обязательных требований к жителям поселка, решительно настроенным против глухих заборов и прочих крепостных укреплений. Однако на въезде размещалась вооруженная охрана.

Рядом с поселком располагался санаторий Администрации президента, и в целом район считался достаточно безопасным. Воронову нравилась атмосфера естественного и ненавязчивого спокойствия – редкий признак реальной элитности рублевского поселка. Проблемы возникали в основном из-за бесцеремонности новых хозяев. Генерал регулярно лишался телефонной связи с городом и приходил от этого в состояние лихорадочного возбуждения.

Но ничто не спасало от этой напасти. В ходе постоянно ведущихся работ по расширению придомовых спортивных сооружений, устройству бань и других объектов культурного отдыха бестолковые рабочие с удивительной последовательностью перерубали спрятанный в земле телефонный кабель. Воронов обещал лично отстрелить причинное место неумелым строителям, а заодно и их заказчикам, но предостережения не действовали.

Ратов легко нашел «северный дом» Воронова. Хозяин вышел на крыльцо и показывал ему на дорожку, ведущую к гостевому гаражу.

– С погодой нам повезло! – радостно сообщил Воронов.

В шерстяной куртке черно-белыми квадратами и в бейсболке он был похож на доброго американского дядюшку или на профессора университета.

– Сегодня по-холостяцки буду сам угощать, – по-прежнему улыбаясь, добавил Воронов.

«А я даже не знаю, женат ли он. Впрочем, какая разница?» – подумал Ратов.

Признаков женского присутствия в доме он не заметил. В комнатах было чисто, но по-военному строго и скучновато.

Генерал провел Ратова к небольшому столику и двум креслам рядом с камином. В углу просторной гостиной был оборудован кухонный уголок, откуда доносился аппетитный аромат хорошо промаринованного шашлыка. Там же стоял большой круглый стол с шестью стульями.

– У камина уютнее, но, если хотите, можно устроиться за столом. – Генерал кивнул в сторону открытой кухни. – Выпьете? Могу предложить отличный коньяк.

– Нет, благодарю. Я, собственно, ненадолго, – сухо отозвался Ратов.

– А я сильно не задержу. Охотой увлекаетесь?

– Терпеть не могу, – признался Ратов, вспомнил убиенного накануне Нового года кабана и покраснел.

Воронов удивленно поднял брови: «Грубовато отвечает, но видно, что волнуется. Значит, тема для разговора есть».

Он принес и поставил перед Ратовым блюдо с источающим аромат шашлыком и тарелку с травами и сыром. Не спрашивая, плеснул в бокал Игоря, а затем себе немного коньяка с терпким дубовым запахом и жестом показал на открытую бутылку красного вина. Дескать, угощайтесь. Затем основательно устроился в кресле, вытянул к огню ноги и, блаженно прищурившись, негромко спросил:

– Что вы решили?

– Вы имеете в виду предложение «Ферросплавов»?

– Конечно. На данный момент – самая острая проблема. «Ферросплавы» рассчитывают воспользоваться антикризисными деньгами. Но пока не получается. Правительство деньги выделило, однако раздают только своим. «Как не порадеть родному человечку!» Я вообще не понимаю, зачем помогать тем, у кого и так дела