Барбоса Гусману. — Я не против дисциплины. Надо всегда быть в боевой готовности и следить, чтобы солдаты не разленились, но капитан перегибает палку. Я знаю наших людей. Они храбро сражались и заслуживают отдыха. Они должны знать, что мы ими гордимся. Ребята они славные, и надо быть с ними помягче. Капитан этого не понимает. Он, разумеется, полон благих намерений, но… кто знает… Боюсь, что эта суровость выйдет ему боком.
Предсказание Барбосы сбылось. Солдаты весь день были в отвратительном настроении, повиновались нехотя, грубили, делали все кое-как.
— Пусть лучше нас отправят в окопы. Там хоть не пристают с этой ерундой.
Иногда нарушали дисциплину, случались неприятные инциденты.
Как-то вечером, после отбоя, Аугусто болтал с капралом Родригесом и поварами. К ним подошел сержант Парра. С тех пор как над ним подшутил Сан-Сисебуто, Парра был болезненно подозрителен и насторожен. Ему мерещилось, что над ним смеются и не относятся с должным уважением, как того требует его звание.
Парра подошел, никто не шевельнулся.
— Здорово, сержант, — дружески кивнул ему Аугусто.
Парра промолчал. «Почему они не встают и не приветствуют меня?» — подумал он недовольно. Но не посмел сделать замечание ни Аугусто, ни поварам, находившимся у Аугусто в подчинении. Он набросился на Родригеса.
— Ты почему здесь?
— Да так, зашел поболтать.
— Ты что, не слышал отбоя? Тебе в это время положено находиться в своей роте и спать.
— Слушайте, сержант, оставьте меня в покое! Я же сказал вам, что пришел сюда немного поболтать.
Парра рассвирепел.
— Ты с кем говоришь? Встать! Ясно? Ты с кем говоришь?
Все с изумлением уставились на сержанта.
— Знаете, что я вам скажу? Хватит с меня этой дисциплины! Она у меня вот где…
— А я тебе говорю: встать! — взбесился Парра.
— Вы меня лучше не трогайте! — закричал и Родригес, вскакивая.
— Не трогать тебя?! Да я разобью тебе морду, если ты будешь мне перечить.
— Только посмейте! Я проткну вам брюхо ножом.
— Мне?
Парра влепил ему оплеуху.
Родригес побледнел. Минутной заминки было достаточно, чтобы Аугусто и повара встали между ними. Родригес ругался и поносил сержанта последними словами. Потом, обезумев от ярости, принялся искать нож или топор. Он плакал злыми, бессильными слезами и что-то невнятно бормотал. Лагуна, заметив топор, схватил его и отбросил подальше, в темный угол корраля. Падрон и Аугусто держали сержанта, который яростно вырывался и тоже не скупился на брань и угрозы.
Несколько секунд Родригес на ощупь искал топор, затем стрелой вылетел из корраля. Падрон остался с сержантом, Аугусто и Лагуна побежали вслед за Родригесом, который скрылся в темноте. Они встретили его, когда он шел из сарая, где разместилась рота. Родригес возвращался с ножом.
Аугусто преградил ему дорогу.
— Пошел к черту, каптер! Уйди, слышишь! — грозно закричал Родригес.
— Ты что, спятил? Жить надоело? Хочешь, чтобы тебя расстреляли?
— Уйди, я за себя не отвечаю! — мрачно сказал он. — Я должен расквитаться с этой сволочью! Какое он имел право ударить меня по лицу?
Пока Родригес говорил, Лагуна встал у него за спиной и, навалившись сзади, обхватил своими ручищами. Аугусто отобрал у него нож. Родригес наконец опомнился и мог рассуждать спокойно.
— Ты сам во всем виноват, — сказал ему Аугусто. — И, если он не подаст на тебя письменный рапорт, можешь считать, что он оказал тебе величайшее благодеяние.
Парра никому не рассказал о происшедшем. И Родригес был ему за это признателен. Он явился к сержанту на следующий день.
— Разрешите обратиться, сержант. Вчера вечером я вел себя как скотина. Прошу простить меня. И спасибо.
— Не за что, дружище! У нас у всех нервы стали ни к черту. Я тоже был неправ.
Новый капитан приглядывался к Аугусто. Обращался только по делу, но Аугусто часто ловил на себе его взгляд.
Аугусто невзлюбил капитана с первого дня. Разговор, который произошел между ними, положил начало взаимной неприязни.
Пуэйо был человеком властным, резким. С подчиненными говорил пренебрежительно. Он считал, что все его приказания должны выполняться немедленно, все должны его покорно слушать и бояться его язвительных насмешек.
— А… Наш прославленный каптер! Говорят, ты учился.
— Да, сеньор.
— Почему ж ты не младший лейтенант?
— Я не успел получить степень бакалавра. Мне оставался еще год.
— Значит, бездельник?
— Нет, сеньор. Я работал с восемнадцати лет и…
— Меня это не интересует! — сухо обрезал его капитан. — Посмотрим, на что ты годен. А ты парень смазливый, — и он пристально взглянул на Аугусто.
Аугусто, почувствовав себя уязвленным, обозлился и не отвел глаз.
Аугусто передал этот разговор Роке. Они очень сблизились после того случая на реке.
— Я обязан тебе жизнью, — сказал ему как-то писарь.
— Что за чепуха! — возразил Аугусто. — Ничем ты мне не обязан. На моем месте любой поступил бы так же. Надо только уметь плавать. А я умею.
— Еще не известно, что бы сделал этот любой. Да и какое мне до него дело. Для меня важно, что это сделал именно ты.
В тот вечер Аугусто прогуливался с Рокой и Эспиналем.
— Будь осторожен, — сказал ему Рока. — Ты поступил неосмотрительно, выдержав взгляд Пуэйо.
Как только Аугусто поближе узнал Року, он сразу понял, что его новый друг умен и проницателен. С виду Рока казался простоватым, незадачливым парнем, улыбка у него была добродушная, даже жалкая, а выражение лица какое-то растерянное. Однако за всем этим скрывался тонкий ум.
— Ты хитрюга и плут, — сказал ему однажды Аугусто.
— Да ну? Неужели? — рассмеялся писарь.
— С виду ты трус, а на самом деле смелый; кажешься простачком, а совсем не прост; прикидываешься, что тебе ни до чего нет дела, и…
— Хватит, хватит! И так достаточно, — насмешливо прервал его Рока.
Эспиналь, который был гораздо простодушнее Роки и преклонялся перед Гусманом, стал на его защиту.
— А почему он, собственно, должен был опускать глаза? Он ничем не хуже Пуэйо.
— Да нет, — сказал Рока. — Прости, что я тебе об этом говорю, — он повернулся к Аугусто, — но будь это в другом месте, никто не стал бы отрицать, что ты много лучше его. А здесь ты подчиненный, и не забывай об этом.
— Допустим, — начал было Эспиналь.
— Да-да, — перебил его Аугусто. — Рока прав. Но я очень обозлился, когда он сказал: «Смазливый парень!» Ты не представляешь, сколько презрения было в его голосе. Я еще сдержался, дружище!
С тех пор Аугусто всегда проявлял по отношению к капитану должное уважение и повиновался беспрекословно, как того требовала субординация. Однако никогда не терял достоинства. Капитан, казалось, не замечал его. И Аугусто успокоился. Меж тем Пуэйо не выпускал его из виду. Аугусто раздражал его.