— Я уверен, что ты ему поддался.

— А если и поддался, так что? У Трактора только и есть что его сила. Не дай я ему победить себя, он бы умер с горя, дружище. А у меня, слава богу, есть и другие достоинства. Во всяком случае, так мне кажется.

Когда они были в Ла Гранхе, Парес посоветовал Аугусто взять на кухню Кастильо. Прежде тот работал поденщиком в соседней деревушке, и отец Пареса частенько нанимал его для полевых работ. Кастильо был среднего роста, белокожий, со множеством красноватых веснушек и с шафрановыми волосами. Неровные зубы придавали его лицу плутоватое выражение. Парень он был честный, очень трудолюбивый, насмешливый и осмотрительный. Он был умнее и грамотнее большинства своих товарищей. И Аугусто относился к нему с симпатией и уважением. Кастильо был отзывчивым, услужливым, но без раболепия.

В конце концов его назначили в кухонный расчет. Кастильо отлично вел «кухонную бухгалтерию», по просьбе Аугусто сдерживая расточительного Лагуну. К тому же он помогал Аугусто составлять меню и был самым полезным человеком на кухне.

Теперь же, когда у Аугусто отобрали одного помощника, Кастильо заменил Негр. А Кастильо в любую минуту могли перевести в другой взвод. И, без сомнения, переведут при первой же заварушке.

Аугусто поговорил с лейтенантом.

— Ладно, пусть пока остается при кухне, раз он тебе так нужен. А там видно будет, — ответил ему Барбоса.

Аугусто знал, что Кастильо трус, что положение его на кухне непрочно, и жалел его.

После обеда все шли отдыхать. На лысой каменистой высоте от жары можно было задохнуться.

В конюшне было темно и прохладно. Возле Гусмана без сил валились Лагуна, Асин и Падрон.

В тот день, когда на них сбросили бомбу, Аугусто вдруг услышал звук, похожий на рокот мотора. Он сразу догадался что это очередная шутка Лагуны, который подражает шуму летящих вдали самолетов.

Асин садится. Оглядывается по сторонам, вытягивает шею, прислушивается, нервно вздрагивает. Лагуна смолкает. Но едва Асин ложится, снова начинает рокотать. Теперь испуганный Асин решительно вскакивает, устремляется к двери. Аугусто локтем толкает Лагуну, тот отвечает ему еще более сильным толчком. Оба прикрывают ладонью рот, чтобы не расхохотаться. Тощая, долговязая фигура, освещенная солнцем, останавливается в прямоугольнике дверного проема. Асин внимательно оглядывает небо. Но, разумеется, ничего не видит. Все же он не доверяет себе. Осторожно, несколько обескураженный, направляется к ближайшему рву, прыгает вниз и исчезает. Через несколько минут он возвращается. Лагуна толкает локтем Гусмана. Как только Асин ложится, Лагуна снова рокочет, и снова Асин, обескураженный и встревоженный, направляется ко рву. Так Лагуна держит его в страхе несколько дней.

Падрон выкинул с Асином другую шутку. Падрон был высокий, мускулистый, широкоскулый. Он любил говорить стихами под общий восторженный хохот солдат. Любил также выпить, но был очень робок с женщинами. Лагуна и Падрон всегда жестоко шутили друг над другом. И хотя Падрон физически был намного сильнее Лагуны, он, как и остальные, боялся его диких выходок. Падрон был простодушен, добр, отнюдь не дурак и шутник.

В тот день Асин, как обычно, ел с большим аппетитом. Он вообще обжора. У него почти нет коренных зубов, а те три или четыре, что остались, совсем сгнили. Поэтому он заглатывает пищу, не прожевывая, как индюк.

— И как только ты ешь, — сказал ему Падрон. — Я бы на твоем месте прошел медосмотр. С таким ртом ты получишь белый билет.

— Ты думаешь? — с надеждой в голосе спросил Асин.

— Ну конечно. Ведь тебе совсем нечем жевать, — уверял его Падрон.

— А ты не врешь?

— Ну, разумеется, не врет, дружище. У тебя ужасные зубы, — поддержал Падрона Негр.

— С таким вонючим ртом я бы ни за что здесь не оказался! — продолжал издеваться Лагуна.

— Нет, правда, я и сам… А вы не шутите?

— Не веришь? Спроси каптера. Уж в зубах-то никто так не разбирается; если он подтвердит, действуй смело.

— Вот осел! — не удержался Лагуна.

— Я не могу сказать тебе твердо, — поддержал шутку Аугусто, — но если ты не можешь есть, тебя будут вынуждены отправить домой. Дело тут, по-моему, ясное. Иначе ты умрешь с голоду.

— Как же он может есть? — вмешался Кастильо. — Если бы он ел, он не был бы тощим, как шелудивый пес.

Асин смотрел то на одного, то на другого.

— А ведь это верно, ей-богу, — сказал он с надеждой и дрожью в голосе. — Я голодаю. Я почти ничего не ем целый день. Не верите? Спросите моего земляка. Вот глядите, — и он разинул свой огромный беззубый рот.

— Да, дружище, у тебя не рот, а настоящая помойка.

— Это верно, черт побери! Как я еще жив, непонятно, — убежденно заявил Асин. — Кастильо прав, кожа да кости. — Он задрал рубаху и закатал штанины, показывая свои выпирающие ребра и берцовые кости.

Несколько дней он лелеял эту мечту, отказываясь от еды и отлынивая от работы.

— Почему ты не ешь, Асин? — спрашивали его солдаты из кухонного расчета.

— Не могу, ребята, — отвечал он им жалостным голосом и показывал свой беззубый рот.

— Эй, Асин, иди сюда! Нечего бездельничать!

— Не могу, дружище. Я едва стою на ногах. Уже два дня у меня во рту не было ни крошки.

— Но ведь раньше ты хорошо ел? — приставали к нему солдаты.

— Раньше у меня еще оставался кусочек зуба, и я мог как-то жевать. А теперь он выпал.

После трехдневного поста Асин, осунувшийся, побледневший, записался на медицинский осмотр.

— Есть не можешь? Да как тебе не стыдно! Пошел вон отсюда! — выгнал его врач.

Он вернулся на кухню и с жадностью набросился на еду.

— Что с тобой? Тебя вылечили?

Асин добродушно засмеялся, слегка покраснев.

— Пошли они к… матери! Сволочи!

В роту прибыла партия новобранцев. Ими командовал капрал Гомес. Толстый, черномазый, тщеславный тип.

На фронт он попал впервые и принес с собой из тыла иерархический зуд, строгую казарменную дисциплину. Он разговаривал с новобранцами подчеркнуто сухо, заставлял их отдавать себе честь и обращаться на «вы». Ветераны смотрели на него, как на редкостное насекомое. Ко всему прочему, Гомес был не очень умен.

— Ну, я его проучу, — сказал как-то Лагуна.

После ужина все собрались в конюшне. Солдат потянуло к новобранцам. Хотелось узнать, нет ли среди них односельчан или «земляков», как любили говорить во время войны.

— Вы из каких мест?

— Кто здесь из Севильи?

— Земляк, черт тебя возьми! Вдруг поднялся Лагуна.

— Настал час молитвы. Снимите шапки! — властно приказал он с самым серьезным видом. Солдаты подчинились, догадавшись, что сейчас последует очередная проделка. Только новобранцы медлили, опасаясь подвоха.

Гомес быстро вскочил на ноги и рьяно обрушился на тех, кто не выполнил приказа.

— Вы что, оглохли! А ну, живо! Снять шапки! Молчать! — и вытянулся по стойке смирно.

Лагуна перекрестился.

— Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя твое… — и смачно выругался.

Раздался оглушительный хохот. Капрал покраснел как рак, силясь улыбнуться, и пробормотал что-то невнятное, отчего солдаты еще больше развеселились.

Капитан Маркес, поправившись после ранения, полученного на Эль Педрегале, вернулся из госпиталя.