Так что будут и среди его нынешних старшин свои Конши, Богуны, Тетери...

— Скоропадский отменил предоставленное вами жидам право арендовать шинки, и посполитые на радостях жгут их и вешают шинкарей вместе с их выводками. Скоропадский также отменил часть налогов на торговых людей: инвекту, индукту, эвекту... [42].

А это уже рискованный ход, пан новый гетман. Да, отменой налогов на торговцев можно приобрести себе немало богатых сторонников. Конечно, на Украине всегда не любили жидов, особенно шинкарей и арендаторов. И если даже гетманы требовали от короля запретить жидам селиться на казачьих землях, то что говорить о простых казаках и селянах, которых те обдирали в шинках или спускали по три шкуры, арендуя у панов землю и стремясь за время аренды выжать из нее и селян все, что только возможно?

Но разве от хорошей жизни разрешил Мазепа арендовать жидам корчмы или устанавливал дополнительные налоги? Война, которую уже больше десяти лет вел русский царь на севере и юге и в которой вынуждена участвовать и Гетманщина, требовала огромных расходов, и Мазепа должен был их постоянно изыскивать. А у кого больше всех водятся лишние деньги, если не у пронырливых жидов и предприимчивых купцов и торговцев? Столкнешься с этим и ты, пан новый гетман, и как бы уже тебе не пришлось запускать руку в карманы купцов и позволять арендовать корчмы тем, кто мог принести гетманской казне большую прибыль...

— А еще в народе ходят слухи, что царь и Скоропадский обещают посполитым волю...

— Что? Волю? Мне не послышалось? — неподвижное доселе тело гетмана пришло в движение: опущенная на грудь голова приподнялась, спина выпрямилась, пальцы правой руки прошлись вниз-вверх по длинным усам, что являлось верным признаком охватившего Мазепу возбуждения.

— Нет, не послышалось. По всей Гетманщине и Киевщине распространился слух, что царь и Скоропадский после войны со шведами вернут посполитым волю, — чуть повысив голос, повторил Орлик.

— Слухи — слухами, любая баба может пустить сотню разных слухов. Видел ли кто-нибудь из твоих людей какой-либо документ — обращение, грамоту, манифест! — подтверждающий эти слухи?

— Нет. Именно поэтому я и называю подобные разговоры слухами.

Гетман улыбнулся.

— Ну и хитрец Иван Ильич. Не иначе его людишки распустили этот слух, чтобы заставить народ не противиться его избранию гетманом. Взбудоражит посполитых обещанием воли, привлечет на свою сторону, а придет час обещание исполнить — разведет руками в стороны. Какая воля? Когда и кому я обещал ее? Покажите хоть один документ, который говорит о моем обещании? А за распущенные кем-то слухи я не отвечаю и знать о них не желаю. Неужто народ верит в глупость, что кто-то даст ему волю?

— Наш народ верит всему, во что ему хочется верить, — осторожно ответил Орлик.

Мазепа горестно вздохнул.

— Воистину сказано, что ежели Господь хочет кого-то наказать, он прежде всего лишает его разума. Разве не ясно, что гетман при всем желании не может дать или не дать воли хотя бы потому, что законы на Гетманщине устанавливает царь, а не он. А с какой стати царю давать посполитым волю, если Москва сразу после присоединения к себе украинских земель начала устанавливать на них свои порядки, перво-наперво отбирая права у посполитых и закабаляя их, как собственных мужиков?.. Ну да ладно, свою голову вместо чужой не пришьешь, поэтому пусть дурни верят любой глупости — на то они и дурни. Лучше скажи, как обстоят дела у короля с захватом провиантских складов в Стародубе и Новгород-Северском. Надеюсь, случай с Батуриным научил его не терять напрасно время?

— Увы, русские постоянно опережают шведов. Вслед за авангардом бригадира фон Клейста к Стародубу подошли главные силы генерал-майора Инфлянда, которые вместе с казаками и горожанами отбили повторные штурмы города возвратившегося к нему с подкреплениями генерала Лагеркрона. То же произошло и у Новгорода-Северского: русские усилили его гарнизон, а Черниговский полк Полуботка готов к нанесению ударов по шведам, вздумай они начать осаду города. Боюсь, что борьба за склады на Гетманщине уже завершена, причем не в пользу короля Карла, — со скорбным выражением лица подвел итог сказанному Орлик.

На языке у Мазепы вертелся вопрос, не появился ли в лагере кто-либо из новых перебежчиков- старшин или не прибыла хотя бы группа казаков, однако он сдержался и не задал его. Зачем? Случись такое, Орлик доложил бы о таком событии в первую очередь, поскольку это было бы лучшим подарком для них обоих.

Молчание Генерального писаря означало, что его обычный вечерний доклад окончен, и он ждет распоряжений на следующий день. Но что мог приказать ему гетман, который сам не знал, чем заняться, отчетливо понимая, что с каждым днем все больше утрачивает возможность влиять на ход событий на Гетманщине? Кивком головы отпустив Орлика, Мазепа встал, начал медленно прохаживаться по комнатушке.

Если он сегодня не в состоянии действовать с пользой для себя, оказавшись практически не у дел, значит, должен думать, как изменить ситуацию, чтобы стать активным участником если не теперешних, то завтрашних событий на Украине, а не их пассивным наблюдателем, как сейчас. Это возможно лишь в случае, если в его руках окажется нечто, что заставит короля Карла считаться с ним. До недавнего времени он нужен был королю как хозяин огромных складов, обширного арсенала и предводитель многочисленного, закаленного в боях войска. Именно в одном из этих качеств он нужен шведам и теперь, поскольку какой- либо другой пользы им от него быть не может и не нужно.

Как правильно сказал Орлик, созданные гетманом склады уничтожены или оказались в руках у русских, новые собрать ему не под силу, а свое ежедневное скудное пропитание шведы научились добывать самостоятельно с помощью штыка или шпаги. Поэтому спасителем королевской армии от угрожающего ей зимой полуголодного существования он быть не может. Лишен он возможности оказать помощь Карлу и в пополнении его войск своими казаками. Часть полков — Киевский с Белоцерковским в Польше и Переяславский с Нежинским под Смоленском — ушли из-под его влияния, другие — Полтавский, Стародубский, Черниговский — остались верными царю. Остальные вместе с русскими войсками сражаются в Прибалтике либо на границе Белоруссии с Украиной и изрубят на куски всякого, кто заикнется стать им союзниками недруга-шведа и поднять оружие на боевых товарищей-русских.

Но, может, он сделал ошибку, не обратившись, как Скоропадский, к населению Гетманщины с манифестом или воззванием поддержать его в войне с Россией, такой же поработительницей Украины и притеснительницей ее народа, как Речь Посполитая и Турция? Такая мысль не раз приходила ему в голову, и всегда он отгонял ее, считая вздорной. И вовсе не потому, что народ не любил Мазепу и не поверил бы любым его благим обещаниям. Дело заключалось не столько в отношении народа к Мазепе, сколько в отношении Мазепы к народу, то есть тем, кто именовался посполитыми, мещанами, ремесленниками, купцами и еще кем угодно, но только не казаками. Он никогда не мог понять, что могло связывать казачество, доблестное рыцарство, красу и славу Украины, защитника ее вековых устоев и православия, с остальным населением, лишенным понятия чести, воинского долга, погрязшим в мелкой житейской суете? А если между ними нет ничего общего, что может заставить их встать в единый боевой строй, проливать вместе кровь и умирать на поле боя?

Только одно — желание использовать чужую поддержку в борьбе за достижение собственных целей. Казачество привлекало посполитых в свои походы, стремясь общими усилиями предотвратить угрозу проникновения на Украину католичества и униатства и защищая свои казачьи права, посполитые поддерживали казачество, надеясь с его помощью изгнать ненавистных панов-ляхов, а еще лучше — уничтожить их до единого. Разные были конечные цели участников этих временных союзов, никогда не завершались они счастливым концом для обеих сторон. Если совместная борьба увенчивалась успехом, казаки, удовлетворив свои требования, тут же забывали о союзниках, если борьба грозила закончиться поражением, посполитые выдавали противнику своих предводителей-казаков, покупая за счет их голов себе жизнь.

Да и как могло быть иначе, если казачество с самого начала появления на своих землях переселенцев из Речи Посполитой относилось к ним враждебно. Себя они считали исконными жителями Поднепровья и прилегающих к нему территорий со времен князей Кия, Аскольда, Дира, потомками древних русичей, сохранивших свою независимость в низовьях Днепра и Дона, местах обитания берладников, бродников, являвшихся по сути первыми на Руси казаками, от всех своих врагов: татарской Орды,