казачьи порядки. Первым получил управление по казачьим обычаям Царицын, за ним Камышин, Черный Яр, Астрахань, а вскоре и вся Нижняя Волга. Однако приток казаков оказался минимальным, а когда о желании Разина «оказачить» мужиков и инородцев узнал кошевой Сирко, обещавший в начале восстания ему помощь, он порвал с ним отношения. После разгрома своей «армии» Разин пытался найти спасение на Дону, считая его своей опорой, но родовое казачество атаковало остатки разинских гультяев, перебило их, а самого Степана захватило в плен и выдало царским властям.
Разин не мог понять, что казачья война против Москвы, настойчиво лезущей в казачьи дела и стремящейся заменить власть казачьих Рад и Кругов всевластием своих воевод, — это одно, а оплата казачьей кровью желания мужиков стать вровень с казачеством — совсем иное. А то, что он собирался «оказачить» и приволжских инородцев, совсем недавно совершавших на русские поселения набеги почище татарских и в борьбе с которыми казачество пролило крови не меньше, чем с крымчанами, вообще не поддавалось объяснению. Наделить мужиков и инородцев казачьими правами — значило обесценить то, за что многие поколения казаков отдавали жизни, поднять мужиков и инородцев до уровня казачества — значило низвести казачество до положения мужиков и инородцев, что для родового казака являлось смертельной обидой.
Разину показалось малым быть казачьим атаманом, а захотелось стать предводителем мужицких скопищ и орд инородцев, наделив их казачьими вольностями? Что ж, он и стал им, но без поддержки истинных казаков, и принял судьбу, которую избрал. И она оказалась именно той, которая бывает у всякого отщепенца...
У Мазепы нет желания пережить позор Берестечка или разделить судьбу Разина, поэтому он не повторит ошибок запорожского гетмана Хмельницкого и донского атамана Разина. Он не имел ничего общего с посполитыми до сего дня и не намерен якшаться, а тем более заигрывать, с ними сейчас. Не чужие ему по душевному складу и образу жизни посполитые должны заменить Мазепе потерянное казачество Гетманщины, а те, для кого понятия воинской чести и сыновнего долга перед землей предков так же дороги, как ему. Кто это, догадаться нетрудно, если олицетворением незапятнанной чести и лучших качеств казачьего степного рыцарства для него являлись два человека — запорожские кошевые атаманы Иван Сирко и Иван Сулима, первого из которых он хорошо знал.
Многое делало Сирко незаурядной личностью в истории Запорожья: то, что он единственный избирался кошевым атаманом около двух десятков раз, а однажды восемь раз подряд [45]; то, что он провел пятьдесят пять крупных сражении с испанцами, поляками, турками, татарами, русскими, и все выиграл; то, что он был другом французского короля и узником русского царя в Тобольске; то, что оба его сына — Петр и Роман — сложили головы в боях, а самого Сирко турки и татары звали «семиголовым драконом» и «русским дьяволом» (именно русским, как потомка древних русов-киевлян, а не украинским!); то, что он постоянно проявлял заботу о почитаемой сечевиками Межигорской Спасо- Преображенской обители и находившейся при ней «шпитали» для раненых и больных казаков, однако Мазепа преклонялся перед Сирко из-за двух других его деяний, за которые многие, наоборот, осуждали кошевого.
Первое относилось к походу в 1675 году запорожцев Сирко в Крым, когда они, прорвавшись через Перекоп и разгромив татар в ожесточенном сражении на берегах Сиваша, возвращались домой с богатой добычей и семью тысячами освобожденных украинских невольников. Когда остались позади Колончак и Черная долина, три тысячи бывших невольников обратились к Сирко с просьбой разрешить им возвратиться в Крым, поскольку они уже свыклись со своим положением, а некоторые даже имели там семьи и кое-какое хозяйство. Сирко отпустил их и, когда те исчезли из глаз, отправил вслед за ними отряд молодых, впервые участвовавших в дальнем походе запорожцев с приказом вырубить всех ушедших
Проверив исполнение приказа, Сирко поклонился мертвым телам: «Простите нас, братья, а сами спите здесь до страшного суда Господнего вместо того, чтобы размножаться в Крыму на наши христианские молодецкие головы и на свою вечную без крещения погибель». Второй поклон Сирко отвесил выполнившим его приказ казакам, попросив у них прощения за пролитие родной крови и сказал, что вина за это перед Богом лежит на нем одном, а им надлежит жить и растить детей, которые должны знать, какой «страшной ценой платили их отцы за свободу Украины».
Такое мог свершить лишь истинный сын неньки-Украйны, который ради ее свободы мог пожертвовать своими детьми и ответить перед Богом своей бессмертной душой за пролитую по его приказу кровь единоплеменников!
А чего стоил другой поступок Сирко, когда во время обрушившейся на Крым страшной эпидемии бубонной чумы, косившей людей десятками тысяч, Сирко предложил татарам временно перебраться на не зараженные эпидемией запорожские «земли и воды», чем спас тысячи людей от смерти? Это сделал человек, именем которого ордынцы пугали своих детей, который не раз вторгался в Крым, проходя его из конца в конец и оставляя за собой руины, пожарища, горы вражеских трупов! На последовавшие обвинения боевых соратников чуть ли не в измене, Сирко отвечал кратко: «Будем людьми!»
Вот кодекс чести настоящего казака-лыцаря, безжалостно уничтожающего врага в честном бою и протягивающему руку помощи, когда тот оказался в беде!
Но если Иван Сирко учил Мазепу, как следует поступать в самых сложных ситуациях, не забывая о будущем Украины и не роняя казачьей чести, то Иван Сулима был для него примером, как казаку надлежит достойно уйти из жизни. Прежде чем два года подряд стать кошевым атаманом сечевиков, Иван Михайлович был гетманом «вольного» нереестрового казачества, и во время одного из морских походов на турок попал в плен. Приговоренный к пожизненной каторге на галерах, он подготовил восстание гребцов-невольников, возглавил его и захватил свою галеру. Не ограничившись собственным освобождением, Сулима во главе бывших пленников-казаков захватил еще несколько галер, освободив свыше тысячи невольников-христиан. Большинство из них оказались католиками, и за этот подвиг римский папа наградил Сулиму специальной медалью, кавалерами которой являлись всего несколько человек в мире, а из православных только он, атаман казачьего рыцарства, саблей преградившего путь католичеству и униатству на восток славянского мира.
Возглавив позже восстание запорожцев, «вольного» казачества и реестровиков против Речи Посполитой, захватив и разрушив считавшуюся неприступной польскую крепость Кодак с сильным гарнизоном из немцев-наемников, Сулима затем был предан реестровиками, выдан коронным властям и приговорен к смертной казни. Если реестровые казаки имели статус шляхты и казнить их можно было с соблюдением определенных правовых процедур, например, старшин по приговору военного трибунала, то на запорожцев и «вольное» казачество это правило не распространялось, и их предводителей обычно ждала участь быть распятым на кресте или четвертованным, сваренным заживо в казане или посаженным на кол [46].
Однако для Сулимы, обладателя редкой и высокой Ватиканской награды, кавалеры которой приобретали статус рыцаря самого папы, было сделано исключение, и его приговорили к расстрелу. Больше того, в случае, если он всенародно попросит у короля прощения, ему было обещано помилование и чин реестрового старшины. Просить у короля прощения было весьма распространенной формальностью, которую приходилось выполнять даже гетманам, но Сулима отверг сделанное ему властями Речи Посполитой предложение и был казнен [47].
Это ли не образец того, как нужно хранить верность сечевому братству и по-казачьи встретить свой смертный час!
Поэтому не посполитых, союз с которыми не приводил к добру ни одного гетмана или кошевого атамана, а славное запорожское братство-товарищество, из рядов которого вышли такие рыцари как Сирко и Сулима, намерен Мазепа сделать своим новым союзником взамен оставшихся верными России реестровых полков! Конечно, это будет очень непросто, учитывая, что Мазепа всегда считал Запорожье рассадником смуты и неповиновения законным властям на Гетманщине, отчего взаимоотношения его с сечевиками были весьма натянутыми. Однако причиненные им Запорожью неприятности можно будет объяснить исполнением приказов Москвы, стремившейся поссорить казаков Гетманщины и днепровского Низа, чему он по мере сил противился, однако был вынужден подчиниться.
Кстати, а почему бы (поздно пришедшее) понимание того, что Москва повторяет политику Речи Посполитой, всегда желавшей разобщить реестровиков, «вольное» казачество и сечевиков между собой, чтобы самой господствовать на Украине, не может служить одной из причин его разрыва с царем Петром?
