польская шляхтянка, я — компаньонка пани княгини, а не ее служанка, я — подданная Речи Посполитой и буду жаловаться графу Понятовскому. А потом быстро поумнела и рассказала не только то, о чем ее спрашивали, но и еще кое-что весьма интересное. Например, о ваших отношениях с паном Скоропадским, которые вы тайно поддерживаете до сих пор...

— Вы пытали ее? — перебила Орлика Марыся. — Если так, это не сойдет вам с рук.

— Не кощунствуйте! Пытать такую хорошенькую паненку, тем более вашу компаньонку? — возмутился Орлик. — Просто ей доходчиво объяснили сложную ситуацию, в которой вы оказались, и ради вашего спасения — а, может, заодно и заботясь о собственном благополучии, — усмехнулся Орлик, — она решила быть с нами откровенной. Вот бы ее хозяйке взять с нее пример!

— Вы запугали бедную девушку, — заявила Марыся. — Но то, что вашим подручным удалось с ней, не удастся со мной. Я — княгиня Дольская, а не захудалая шляхтянка, и меня есть кому защитить.

— Вы пребываете в глубочайшем заблуждении, — соболезнующе произнес Орлик. — В этой глухомани на задворках Европы, как вы именуете мой чудесный край, вы — никто, точнее, обыкновенная женщина. Княгиней можно быть там, где княжеский титул что-то значит, а у нас, казаков, все равны по происхождению, начиная от гетмана и кончая казаком-рядовиком [86]. Разве кичится пан Мазепа своим княжеским происхождением, разве слышал кто от меня, что казачий род Орлик при желании мог иметь на фамильном гербе баронскую корону [87] ? Нет дела до польских княгинь и королю Карлу: надеюсь, вам известно, как шведы превозносят себя, потомков викингов, над всеми другими народами, в том числе над славянами?

— Вы забыли, что посол Польши при короле Карле граф Понятовский — хороший друг моего мужа, — с вызовом сказала Марыся.

— Пани княгиня, я советовал бы пореже упоминать имя вашего мужа. Он настолько часто изменял гетману Сенявскому и королю Лещинскому, что, возможно, сегодня принадлежит к врагам последнего, и граф Понятовский не пожелает вообще вспоминать о нем. Но даже если ваш муж в настоящий момент на стороне короля Лещинского, граф, на мой взгляд, все равно не за хочет вам помочь. Он, конечно, настоящий кавалер и ценитель красивых женщин, однако слишком самолюбив, тщеславен, считает себя неотразимым в глазах дам и не простит вам, что отвергли его притязания на роль своего любовника.

— Пожалуй, вы правы, — грустным голосом произнесла Марыся. — Сегодня у меня действительно нет ни одного человека, на чью поддержку я могла бы рассчитывать.

— Ошибаетесь, такой человек есть — это я.

— Пан Филипп, за чужие услуги принято платить своими. Какой ответной услуги вы ждете о меня?

— Рад, что мы наконец-то нашли общий язык. Я готов навсегда забыть о нашей сегодняшней встрече всего при одном условии — вы называете мне имя персоны, приказавшей вам сорвать выполнение задания капитана дер Фока.

— Почему я должна вам верить? Получив необходимые сведения, вы можете тут же свести со мной счеты.

— Свести с вами счеты? Разве это воскресит моих отравленных казаков или поможет убрать с пути гетмана Мазепы спасенного вами его злейшего недруга? Нет. А мстить умной, красивой женщине лишь за то, что она в очередной раз ловко обвела вокруг пальца мужчину, не в моих правилах.

— Вы всегда так великодушны к своим врагам? Не поверю!

— И правильно сделаете — к врагам пана гетмана я беспощаден. Но разве вы его враг? Какое дело польской княгине Дольской до того, кто из двух Иванов останется во главе Гетманщины — Мазепа или Скоропадский? Таких женщин интересуют в жизни совершенно другие вещи: большие деньги, красивые поклонники, роскошные наряды, веселые балы, но отнюдь не скучная политика, где так легко можно расстаться со своей прелестной головкой. И если княгиня Дольская совершила опрометчивый поступок, из- за которого мы сейчас встретились, его причина не в ее стремлении нанести вред гетману Мазепе, а в политической неискушенности либо излишней доверчивости. Поэтому мне не за что ей мстить.

— Я действительно никогда не занималась политикой и к тому же очень доверчивая женщина, — упавшим голосом произнесла Марыся, нервно теребя поясок платья. — Могу ли я, прежде чем продолжить разговор, обдумать сказанное вами?

— Конечно.

Полузакрыв глаза, Марыся задумалась. Но не об услышанном от Орлика, а о том, какой для нее возможен наилучший выход из создавшегося положения. О событиях той злополучной ночи Орлику известно все, и ему наплевать, признается она в их совершении или нет. Его интересует другое — кто сообщил Марысе о задании дер Фока, и узнать это он намерен любой ценой. Пока, прикидываясь другом, он пытается сделать это в ходе непринужденной беседы, но в случае неудачи начнет добиваться своего другими методами, в отношении которых она не питала иллюзий.

Орлик прав — в сложившейся ситуации ей нельзя рассчитывать ни на чью помощь: ни для Мазепы, ни для короля Карла ее польский княжеский титул не значил ничего, а влиятельным любовником в их окружении она не обзавелась. Хотя о какой защите Марыси вообще может идти речь, если никто даже не узнает о ее аресте? Для чего застыли истуканами четыре здоровенных сердюка в дверях? Чтобы не допустить ее бегства? Как бы не так! Наверняка они нужны, чтобы завернуть Марысю в один из своих жупанов и, словно мешок с овсом, привезти в нужное им место, где заставят ее выложить все интересующее Орлика.

Выходит, Марысе нужно послушаться Генерального писаря и добровольно рассказать о джуре Богдане и его племяннике? Тем более что на допросах она все равно выдаст их, поскольку не из тех людей, кто может устоять под пытками. Но спасет ли предательство ее от истязаний? Разве поверит Орлик, что она знакома лишь с джурой Богданом и выполнила только одно его задание? Конечно, нет. А раз не поверит, с помощью своих «хлопчиков» начнет добиваться признания, с кем она еще была связана и какие поручения выполняла.

Но как поступить, чтобы избежать пыток? Что сделать, что? Неужто муки, которые грешники претерпевают на том свете, ей суждено испытать уже на этом? Почему она обречена именно на них, а не просто на смерть, если чем-то прогневила Господа? Матка бозка, почему она не может умереть, не будучи подвергнута перед кончиной изуверским пыткам? Святая Мария, помоги рабе божьей Марысе не попасть в руки палачей, дай ей возможность уйти из жизни достойно...

Марыся воздела глаза в угол комнатки, где висела небольшая иконка Ченстоховской Божьей матери, которую она всегда брала с собой во все поездки, начала читать про себя молитву.

Но что это? Вместо святого лика на нее из угла смотрел покойный полковник Чечель. Стоял, как прошлый раз у калитки, с отрубленной головой в руках и безмолвно взирал на нее строгим взглядом. Строгим? Пожалуй, скорее сочувствующим. Но что призраку казачьего полковника нужно от нее, польской княгини? Ладно, первый раз он явился с предупреждением о ее скорой гибели, как точно так самому Чечелю явился когда-то призрак его побратима куренного атамана Хмары, но какова причина его появления сейчас? Желает насладиться торжеством, что она, виновница его смерти, понесла за это надлежащее наказание и сполна вкусит то, что уготовила ему перед плахой? Что ж, торжествуй, сегодня твой праздник!

А полковник, как несколько дней назад у березы, поместил голову под мышку, достал из-за пояса и протянул ей свои пистолеты. Но если при первом посещении призрак после этого исчез, то сейчас стоял и смотрел на Марысю. Стоял с протянутыми к ней пистолетами, и его лицо постепенно хмурилось, глаза становились строже, взгляд леденил душу. Да что он сует ей пистолеты? Еще немного, и уткнется ими ей в лицо. И чем она вызвала гнев призрака, что его глаза прямо-таки испепеляли Марысю? Господи, он уже силой пытается вложить свои пистолеты ей в руки. Зачем?

Как зачем? Пистолеты — это та достойная, без предшествующих истязаний смерть, о которой она обратилась с мольбой к деве Марии! Правда, у Марыси нет пистолетов, однако они за поясами у всех присутствующих в комнатке, откуда могут попасть в ее руки и сослужить ей последнюю добрую службу в этом мире. О матка бозка, ты вняла ее молитве, и казачий полковник, жертва Марысиного вероломства, явился к ней не торжествующим мстителем, а желанным избавителем от мук. Однако где он? Угол с иконой был пуст, глаза Марыси устремлены на печальный лик Божьей матери.

— Готовы продолжить нашу дружескую беседу, пани княгиня? — прозвучал голос Орлика. — Уверен, что именно это посоветовала и Богородица, мнение которой вы хотели узнать.