С понимающей ответной улыбкой Илья склонил голову.

— Спафарий, считай, что две сводные когорты лучших солдат империи уже под твоим личным командованием. А мой дядя, патриарх всех христиан империи, при необходимости замолвит за нас перед императором слово, и наши подвиги на этих берегах не останутся без щедрой награды. Но для этого, как ты правильно сказал, мы должны возвратиться домой живыми

.

Поднявшееся над горизонтом солнце ударило косыми лучами в стену русских червленых щитов, заиграло на их поверхности и украшениях всеми оттенками красного цвета от нежно-розового до ярко-багряного. Казалось, что между берегом моря и горами разложен огромный, вытянутый в длину костер, буйно пламенеющий на фоне свежей зелени леса и пепельно-серых скал. Лучи солнца засверкали на лезвиях копий, заискрились в складках кольчуг, слились с ослепительной белизной надетых перед боем свежих рубах.

Перед славянскими дружинами, спиной к солнцу, замерли три прямоугольные коробки византийских таксиархий. За ними на невысоком пригорке виднелись две расположенные уступом резервные когорты, над которыми развевалось знамя легиона с ликом Спасителя и вышитой под ним надписью «Ника!» [39].

Стоявший рядом с Асмусом и Браздом воевода Любен повернулся к славянским шеренгам, рванул из пожен меч, указал им на византийцев.

— Болгары! Братья-русичи! — раздался его зычный голос. — Вот она — империя, мечтающая отнять у славян родину и свободу! Сегодня она явилась с огнем и мечом в Болгарию, завтра шагнет через Дунай на Русь! Так пусть за все кривды и горе, что принесла славянам, империя получит смерть!

— Смерть ромеям! — могуче пронеслось над славянскими рядами.

Крик этот, отразившийся от гор и усиленный эхом, снова вернулся к дружинам, прошумел над ними, исчез над просторами моря.

Тотчас щиты, стоявшие прежде у ног дружинников, взлетели на их плечи, копья, смотревшие до этого вверх, склонились и замерли, выставленные жалами в сторону врага. Тысяцкие и сотники, обнажив мечи, шагнули вперед, застыли перед рядами воинов. Взмах меча Любена — и славянские дружины двинулись в бой.

Трижды сходились противники в ожесточенной сече, и столько же раз славяне возвращались на свое прежнее место. Силы сторон, введенные в бой, были примерно равны, одинаково умелы и опытны. И насколько яростно атаковали славяне, настолько упорно было сопротивление византийцев, понимавших, что на сей раз они сражаются не за интересы империи или во славу императора, а прежде всего защищают собственные жизни. Когда славяне, столкнувшись с ромеями в четвертый раз и не прорвав их железные ряды, собирались вновь отступить, воевода Асмус подозвал к себе Микулу, назначенного командовать славянским резервом.

— Тысяцкий, оставь при мне варягов и две сотни русичей. Всех других воинов бери под свое начало, пробей среди ромеев брешь и ударь на спафария. Он находится под знаменем среди еще не вступивших в битву когорт.

Удар отряда Микулы был сокрушающим. Выстроив дружинников по пять десятков в ряд, тысяцкий направил свежие шеренги русичей одну за другой в центр оборонительной позиции византийцев. Сопровождаемые меткой стрельбой сотни отборных лучников, прикрывающих фланги ударного клина, воины Микулы после кровопролитной схватки прорвали фронт ромеев. Уничтожая либо заставляя врагов спасаться бегством, поддерживаемый одновременным натиском русичей и болгар с других направлений, отряд Микулы достиг подножия пригорка, над которым реяло знамя легиона и расположились коробки резервных когорт. Здесь русичи были остановлены тучей дротиков, стрел, камней пращников.

Прекратив наступление и укрывшись за щитами, воины Микулы стали размыкаться в стороны, охватывая пригорок полукругом. Русские лучники, оттянувшись за спины своих копьеносцев и лучников, со всей возможной скоростью посылали в противника ответные стрелы. Прежде чем дружинники снова двинулись в бой, над византийскими шеренгами взметнулись вверх несколько длинных шестов с прикрепленными поперек них деревянными перекладинами. На шестах и перекладинах были часто развешаны золотые и серебряные цепи, браслеты, ожерелья, вязанки колец и перстней, пухлые от монет сафьяновые кошельки. Украшения ярко вспыхивали и блестели на солнце, драгоценные камни, которыми они были украшены, искрились и переливались.

Это был старый, испытанный прием византийских полководцев: в критические минуты боя они «дарили» солдатам часть войсковой казны или захваченной добычи, а иногда и личные драгоценности. Легионерам же, дабы стать обладателями этих богатства, оставалось лишь защитить их от противника, который стремился захватить добычу с не меньшим упорством, чем византийцы отстоять ее для последующего дележа. Под шесты, моментально ставшие самой притягательной силой для легионеров, со всех сторон потянулись разбежавшиеся от удара отряда Микулы византийцы. Вымуштрованные годами суровой учебы, закрепившие до автоматизма полученные навыки в сражениях, они стали сбиваться в десятки, вытягиваться в линии центурий, заслоняя собой висевшие над головами сокровища и готовые скорее умереть, нежели уступить их кому-либо другому…

Расталкивая локтями и плечами товарищей, из толпы викингов выбрался сотник Индульф, торопливо направился к Асмусу. Остатки варягов, вернувшихся с воеводами Браздом и Любеном после разгрома отряда стратега Иоанна, были включены в тысячу Микулы, который после Асмуса пользовался у викингов самым большим авторитетом. Даже введя в сражение основную часть воинов Микулы, воевода, хорошо знавший варягов, оставил их опять-таки в резерве. Киевские князья и их воеводы, стремясь иметь викингов под своим знаменем, поступили так не из-за любви к ним или признания особых боевых качеств, а оттого, что, не сделай варягов сегодня собственными союзниками, возможно, завтра имели бы их врагами.

— Главный воевода, — проговорил Индульф, останавливаясь против Асмуса и опираясь на секиру, — мои воины изнывают от скуки. Разреши им тоже вступить в бой. Клянусь, что я швырну ромейское знамя, как тряпку, к твоим ногам.

Опустив единственное око в землю, Асмус едва заметно усмехнулся. С появлением на поле боя шестов с драгоценностями он ждал этого разговора. Ответ на предложение Индульфа тоже был готов, ибо славян было слишком мало, чтобы пренебречь воинским умением и отвагой почти сотни викингов. Сейчас был тот редкий случай, когда эти наемные солдаты, в любой ситуации прежде всего пекущиеся о личном обогащении, станут сражаться с полным напряжением сил.

— Добро, сотник, веди своих воинов в бой. Передай, что вся добыча, захваченная сегодня ими у ромеев, будет принадлежать только им. Киевский князь отказывается от части, принадлежащей ему по праву конунга, и уступает ее храбрым союзникам — викингам.

Глаза Индульфа жадно блеснули. Приложив руку к груди, он низко поклонился Асмусу.

— Ты щедр, русский воевода. Если бы у меня не было ярла Эрика, я желал бы служить только тебе.

— Поспеши, сотник, ибо викинги могут оказаться без добычи. А сегодня есть чем поживиться.

Призывно махнув рукой наблюдавшим за ним и Асмусом викингам, Индульф направился в пригорку, остановился против шестов с драгоценностями, выстроил своих воинов клином среди охвативших пригорок полукругом дружинников Микулы. Когда рядом с тысяцким прозвучал сигнал рожка, зовущий в атаку, Индульф, медленно и тяжело ступая, двинулся вперед. Несколько дротиков впились в его большой, словно амбарная дверь, щит, две или три стрелы насквозь пронзили леопардовую шкуру, наброшенную на левое плечо варяга, полудюжина камней пращников вдребезги разлетелась от удара о его крепкие доспехи. Индульф находился уже всего в паре шагов от ощетинившихся копьями рядов легионеров, не меньше десятка их жал нацелились ему в голову и грудь. Викинг, словно не замечая этого, сделал еще шаг. Проревев, будто взбесившийся зверь, он со страшной силой швырнул утыканный дротиками и стрелами щит в стоявших против него легионеров, обеими руками занес над головой огромную, сверкающую секиру.

Индульф ни в кого не метил, не направлял удар в какую-то заранее намеченную точку. Он обрушил тяжелое лезвие от правого плеча к левой ноге, словно косарь на лугу, круша перед собой все встреченное. Зазвенели слетаемые наземь вместе с хозяйскими головами каски, затрещали разрубаемые пополам щиты. В грудь варяга брызнули струи крови, в уши ворвались хрипы умирающих и громкие стоны раненых. В ответ из глотки Индульфа вырвался нечленораздельный торжествующий вопль, и он, шагнув в образовавшуюся в