радости, как человек, у которого сбываются самые заветные и самые смелые мечты.

Северов неожиданно оборвал чтение стихов:

— Это потом, а пир мы устроим сегодня. Скорее на борт! Глоток рому нам не помешает!

Его веселое настроение передалось товарищам. Лигов поддержал друга:

— И в вахтенном журнале, Георгий Георгиевич, красными чернилами занесите сегодняшний день и час, когда было решено строить русский поселок китобоев.

Моряки вернулись на судно. «Геннадий Невельской» вышел в Японское море, лег курсом на Владивосток. Лигов и его друзья стояли на мостике. Ветер переменился и сейчас посвистывал в вантах[28], дул в лицо, гнал навстречу крупные волны.

— Скоро по этой дороге китов будете водить! — восторженно сказал Северов.

— Будем, — тряхнул головой Клементьев и пригласил моряков в каюту, где уже был накрыт стол.

— Подождите! — остановил их Лигов. — Подождите!

Он всматривался в море. Солнце уже ушло за прибрежные сопки, быстро темнело. Ветер нагнал с юга тучи, и они, клубясь, ползли низко над морем.

Море зашумело, забило в борт судна, в этом шуме воды было что-то угрожающее. Берег терял очертания.

Олег Николаевич, уцепившись за поручни мостика, сильно нагнувшись вперед, всматривался в море. Клементьев шагнул к нему:

— Что вы заметили, Олег Николаевич?

— Фонтаны, там фонтаны! — проговорил Лигов. На лице его появилось незнакомое Клементьеву выражение. Лигов сжал зубы. Глаза его были широко раскрыты. Северов, остановившийся на трапе, что вел с мостика, не видя Олега Николаевича, крикнул:

— Какие там фонтаны! Все киты уже на юг перекочевали! Может, какой отшельник!

Северов пытался рассмотреть фонтаны в море, но, кроме волн, однообразных, невеселых, ничего не увидел. Клементьев внимательно следил за Лиговым и чувствовал, как его охватывает тревога. «Что с ним? — думал он в смятении. — Какое странное лицо. Кажется, он сейчас закричит. Может, у него опять приступ?»

— Фонтаны. — Олег Николаевич поднял руку, указывая вперед. — Там фонта…

Он не договорил. Рука безвольно упала, и Лигов, с тяжелым стоном навалившись на поручни, опустился на палубу, прежде чем его успел подхватить Клементьев.

— Что с вами? — опустился около него на колени молодой капитан. — Олег Николаевич!

Лигов лежал без сознания и едва заметно дышал.

— Ему плохо. — Северов расстегнул пальто и китель Лигова.

Моряки осторожно перенесли Лигова в каюту капитана. Им помог Ходов.

Боцман испуганно смотрел на неподвижно лежавшего Олега Николаевича, хотел подать воды, но руки у него дрожали, и чашка выпала из непослушных пальцев. «Неужели господь бог позвал к себе? — лихорадочно думал боцман, не сводя глаз с серого, осунувшегося лица старого капитана. — Неужели отходил свое по морям Олег Николаевич? Не дай бог. Как же я буду жить дальше?»

Он машинально перекрестился. Ходов чувствовал себя одиноким, словно не было рядом с ним ни Северова, ни Клементьева, ни мальчиков на берегу, к которым он успел уже привязаться всем сердцем.

— Дадим покой Олегу Николаевичу, — тихо сказал Северов.

— Я побуду возле него, — попросил Ходов. Никто не возразил ему.

Клементьев и Северов поднялись на палубу молчаливые, печальные.

Капитан повел судно самым полным ходом. «Геннадий Невельской» летел, разрезая воду, оставляя за собой длинный пенящийся след.

Джиллард любил путешествовать. Каждая поездка доставляла ему удовольствие. Смена мест, встречи с людьми, развлечения, на которые он не скупился, делали жизнь интересной. Да и время летело незаметно. А это, считал советник Дайльтона, важное обстоятельство — не думать о времени, не замечать приближающейся старости. Он боялся ее и делал все что мог для отдаления встречи с ней. Гимнастика, обтирание холодной водой, воздержание в крепких напитках помогли сохранить хороший цвет лица, моложавость, согнать излишнюю полноту. Но все же годы давали себя знать.

И особенно это почувствовал Джиллард сейчас, на пароходе «Клондайк». Он подходил к беретам Японии. Весь рейс, с момента выхода из Золотых ворот[29], их трепал шторм. И только в последние два дня море несколько утихло и посветлел горизонт. Джиллард, закутанный в плед, сидел на верхней палубе в шезлонге. Взгляд советника рассеянно скользил по волнам с растрепанными гребнями. Небо хмурилось тучами, закрывавшими солнце. На палубе было пусто. Пассажиры после штормовых дней отлеживались в каютах. Джиллард упорно старался быть на свежем воздухе. Хотелось нагулять аппетит.

Он откинул плед, поднялся на ноги и зашагал по палубе, «Клондайк» заметно качало. Джиллард почувствовал себя неуверенно, и на его холеном лице появилась кривая улыбка — не лучше он себя теперь чувствует и на земле. Заложив руки за спину, Джиллард шагал и шагал по тщательно выдраенной дубовой, палубе и думал, думал. Мысли были такие же сумрачные, как эта погода, и тревожные, как крик альбатроса, что, широко раскинув крылья, вился над морем.

Джиллард верил в предчувствия. Сейчас он пытался проанализировать свое настроение. Он чувствовал себя скованным по рукам и ногам. Только цепи его были невидимы. Ноги были связаны Дайльтоном, руки — Кисуке Хоаси. Ну а что же произойдет, если хозяева потянут цепи в разные стороны? Советник даже остановился. «Но я же дипломат, — успокаивал он себя. — Дипломат должен всегда найти выход из положения».

Джиллард вернулся к креслу, уселся, заботливо укутал ноги и прикрыл глаза: «Буду думать о японочках». Несколько минут он вызывал в памяти образы хорошеньких гейш, которые, увы, не всегда были уступчивы. Чаще всего приходилось довольствоваться девушками из дома свиданий, дарившими свою любовь многим мужчинам. Джиллард вспомнил девушку в сиреневом кимоно, которую как-то пригласил для него Кисуке Хоаси, и беспокойство вновь завладело советником. «Я должен рассказать Хоаси, зачем иду во Владивосток, — думал Джиллард. — Японцы, наверное, тоже захотят заполучить этого нового русского китобоя. И, может, Хоаси решит, чтобы это сделал я».

Джиллард рывком откинул плед, встал и, не в силах сдерживать себя, спустился в ресторан. Здесь он заказал бутылку французского коньяка. Подняв первую рюмку, подумал об установленном для себя режиме и, невесело усмехнувшись, выпил. Хотелось забыться.

…В Нагасаки советника никто не встречал. Он с палубы рассматривал пристань, но среди немногочисленных зевак и встречающих Кисуке Хоаси не было. «Может быть, он не получил мою каблограмму?» — старался утешить себя Джиллард.

Порт заливало осеннее солнце. Бриз доносил с соседнего парусного судна нежный аромат. Палуба его была заставлена плетеными бамбуковыми корзинами с фруктами. На пристани сновали японцы. Лицо Джилларда омрачилось: Кисуке не пришел. Это дурной знак — он чем-то недоволен.

По трапу советник спустился последним и отправился в ближайшую гостиницу. Шагая следом за боем, несшим его саквояж, Джиллард решил: «Черт с ним, с этим желтомордым убийцей. Не встретил — не надо. Отдохну несколько дней, попривыкну, а потом и о деле подумаю. Никогда не спешить!» — вспомнил он одно из своих правил.

Придя к такому решению, Джиллард повеселел и бодрее зашагал за носильщиком. Гостиница для европейцев находилась вблизи порта. Так японским властям было удобнее наблюдать за ними: по пятам