танкам абсолютно нечего делать на улицах и площадях чешского города Праги, а также в иных-прочих чехословацких городах. И ушёл с трибуны как всегда прямо, не теряя чувства собственного достоинства.
Назавтра похерили его работу над докторской диссертацией и расформировали группу, которой он руководил. Нить событий от этого выступления, протянувшись на годы, в конце концов, приведёт Решкиных в американскую эмиграцию, где Мотька родит целую кучу настоящих американских внуков. И хотя родит от одного, жить будет с другим, а любить третьего, вопреки русской традиции все будут счастливы. Такое бывает только в Америке! Со временем старшая внучка наденет очки, возьмёт портфель и станет изучать психологию, вторая бросит школу и пойдёт акробатом в цирк, а судьбы младших пока теряются в магическом кристалле времени. Бабушка Ника, навсегда бросив работу, почти признает мужа главой семьи. Будут счастливы все, кроме самого Решкина, хотя лечение зверей и животных продолжит он совсем по другому тарифу! Давно презрев троллейбус и автобус, шестой уж год в «Мерседесе» он ездит. Но счастья нет его душе, что делать? – паренья духа нет в американцах: они любить умеют только бизнес, авто, кино и баночное пиво – работать и работать, и работать, и нет того чтоб долго и логично, не исчисляя прибыли в процентах, судить несовершенство мирозданья! Он сам с собой играет в «крестик-нолик» а вождь, учитель и бог, оставшийся на месте, стал крупным специалистом по торговой рекламе, что впервые в жизни приносит ему хорошие деньги. Умение найти парадоксальный ход и сделать неожиданный, но логичный! – вывод, накопленное в научных спорах, ему в рекламе очень пригодилось.
Со временем перееду и я, но ближе, в страну Израиля. Где обыкновенный супермаркет в нашем доме сверкнёт всевозможными водками и рядом вот они, вина о которых я только читал в романах. А потом в Израиль привезут армянский коньяк пусть и не «Двин» любимый мною и, по слухам, самим Уинстоном Черчиллем, однако ж и этот великолепен, честное слово! Но самогон Глеба Решкина я и тогда вспомню с чувством глубокого удовлетворения. Кстати, самым отвратительным пойлом, за всю мою жизнь угощали нашу киносъёмочную группу во времена антиалкогольной кампании на съёмках научно-популярного фильма «Трезвость – друг человека». В отделении милиции был «продукт» реквизированный синеватый, с какой-то белой взвесью и вонял керосином. Не очищенным, самолётным, у того запах лучше, я знаю. Этот керосин был примусный. Боже, какую дрянь, случалось пить во времена проклятой кампании! Но я увлёкся, извините. Продолжаю.
Илья, надо заметить, разговоров о своей гениальности не поддерживал и даже не одобрял, скромно повторяя: «Просто мой логический аппарат более или менее совершенен и единственно может привести рассуждение к истине в её конечной инстанции» Начиная спор с любого места предложенного оппонентом на тему определённую им же, Илья приводил его к результату, который приходилось считать истинным, ввиду исчерпанности контраргументов. Отсутствие у себя гениальности Илья пожелал, однако, также логически доказать, ибо привык доказывать всё на свете. И доказал бы – поражений он, кажется, не знал. Доказал бы, выбери он в оппоненты другого абсолютного логика. Но Илья выбрал клоуна Костю. Зачем?!
У новых гостей решкинского дома встреча с Костей вызывала шок. Ученые мужчины и женщины тоже учёные, одетые согласно моде без различия пола и возраста в куртки, футболки, джинсы с бахромой, не говоря уж о стоптанных кроссовках, они, как в запертые ворота, упирались в его строгий костюм и безукоризненный галстук. «Клоун? – протянул один гость. – А-а-а-а». Должно быть он решил, что Костя не переоделся после представления. В споры Костя не вступал и со всеми вежливо соглашался: «Да? Возможно и так. Ах наоборот? Тоже возможно». Аристократы духа – а как же? Уж они-то не исчезли вместе с древними рыцарями, как рукописные романы! – аристократы духа ему снисходительно завидовали: «Как хороша, должно быть и спокойна его жизнь без постоянного напряжения интеллекта, вечных сомнений и мучительного разлада с самим собой!» Аристократы врали: каждый из них трепетно лелеял свой персональный разлад. Это был кастовый знак.
Костя, вежливо улыбнулся.
– Доказывать надо гениальность. Её отсутствие разумеется само собой.
– Ничего подобного! – Илья даже привстал на цыпочки. Именно это было ему нужно: примитивная бытовая логика против научной. Это здесь ново и, пожалуй, интересно. – Ничего подобного! «Само собой» не терминологично! Гениальность нужно логически определить и обозначить.
– Железная логика, – возразил Костя, – подобна презервативу на мозге. Можно получать удовольствие, но ребёнка не будет. То есть открытия. Где-то надо резину прорвать. Где? Когда? Гений угадывает. Умный ограничивается доступным а дурак бесконечно путешествует, заблудившись в дебрях своего развитого интеллекта.
– Но у дурака не может быть развитого интеллекта! – возразил Илья.
– Что вы! – вздохнул Костя. – В эпоху тотального прогресса интеллектуальный осёл явление вполне обыкновенное. Обратите внимание: с искусственным интеллектом давно работают, а насчёт ума надежда пока на Бога.
Илья вдруг замолчал, зато как вдохновились окружающие! Сразу возникли силлогизмы с перспективой анализа самих понятий «интеллект», «гениальность», и других как имеющих к разговору непосредственное отношение, так и бесконечно далёких от него. Про Костю тут же забыли. Зато Илья постелено оживился и ринулся в бой, привычно поражая учеников и адептов утончённой логикой доводов.
То есть, я хотел сказать – утОнченной. Не ударное «ё» с двумя точками, а «е», с ударением на первом «о» – утОнченность, так и только так произносилось это слою в доме Решкиных. УтОнчен, утОнченный. Глеб Алексеевич Решкин был не только толстовец а ещё и пурист, убеждённый и последовательный. Тут даже Вероника была бессильна: всегда и во всём уступавший жене, свой пуризм Решкин охранял и оборонял, будто именно этим доказывая, что он тоже может быть бойцом и мужчиной. Пуризм же, напомню, это правильная, можно сказать стерильная речь, как в её грамматических формах, так и в произношении. Называемом, в данном случае, «по науке» – орфоэпия. Настоящий пурист говорит на языке чуть старомодном что, по его мнению, выглядит особенно элегантно. Произнесение слова «утончённый» через ударное «ё», Решкин считал безнадежно вульгарным находя, что безударная форма несравнимо ближе духу языка. И с удовольствием повторял английскую пословицу об аристократе в дорогом, но старомодном пальто. Однажды, посмотрев рукопись коллеги, ни словом не обмолвился о содержании, только буркнул:
– ЭкзамИнатор! Не «экзамЕнатор», а экзамИнатор, после «эм» в слове должно стоять «и»! – а потом ещё улыбнулся саркастически. Он не станет углубляться в суть вопроса, изложенного без необходимой, по его мнению, изысканности. Но коллега тоже улыбнулся и тоже саркастически. Подойдя к книжному шкафу, который в этом доме, разумеется, именовался «шкап», снял с полки большой коричневый том с цифрой 4 на переплёте. «Толковый словарь живаго великорускаго языка Владимира Даля», – так, согласно старой орфографии, был, к удовольствию Глеба, дублирован титульный лист. Открыв страницу шестьсот шестьдесят третью, коллега показал всем. «ЭкзамЕнатор» было написано там. Через «е»!
Но Решкин в словарь даже не посмотрел. Он заговорил, начав ещё медленнее обычного. Ухитряясь шагать взад-вперёд по малюсенькой комнате.
– Владимир Иванович Даль безусловный авторитет, – Глеб на секунду замолк, давая время понять эту истину и навсегда запомнить. – Да, Владимир Иванович авторитет огромный и безусловный. Но в науке авторитет опасен и ты пал его жертвой – он взял у коллеги словарь, поставил на место и вынул из шкапа другой, не менее толстый, но не коричневый, а зелёного цвета. И тоже с четвёркой на переплёте. Раскрывать, однако, не торопился и продолжил, держа тяжёлую книгу обеими руками. – Владимир Иванович, – продолжал Глеб, – взял из латыни слово «экзамен» и построил «экзаменатора» по законам русской грамматики. Чего делать не следовало, ибо слово есть в самой латыни, – и Глеб Алексеевич, наконец открыл зелёный том словаря под редакцией Волина и профессора Ушакова. «ЭкзамЕн, экзамЕнационный, экзамЕнованный, экзамЕноваться. ЭкзамИнатор, – выделял он голосом. – ЭкзамИнаторский. Есть и латинский оригинал: «examinаtоr», – голос Решкина зазвучал чистым бархатом. – Убедись, – продолжал он, – Этимологический словарь Преображенского тоже ставит «и». Ссылаясь на латынь, как и профессор Ушаков. Заметь: на первоисточник ссылаются только там, где поставлено «и».
Коллега тоже был человек академический и при слове «первоисточник» почтительно вздохнул. Но не был повержен и даже потёр одну руку о другую знаменитым жестом Пилата, хотя как раз умывать руки даже в переносном смысле не собирался и совсем наоборот, видимо жаждал боя.
