золотых туфель, Сара трясется, говорит что-то бессвязное, постоянно повторяя свое имя, и вскоре секретарша узнает это имя и просит ее присесть на минутку, и звонит в несколько программных отделов, объясняя им, кто пришел и что происходит, и вскоре уже несколько человек пытаются успокоить Сару и убедить ее пойти домой, а она говорит, что не пойдет домой до тех пор, пока ей не скажут, в каком шоу она будет участвовать, вода течет по ее лицу, и вся ее одежда, даже ее красное платье, измялись, промокли, бабушкин шарф съехал набок, и Сара Голдфарб выглядит как жалкий мокрый мешок, полный страдания и отчаяния, она медленно садится в кресло, и ее слезы смешиваются с тающими снежинками и капают на подол ее красного платья, в котором она была на бар-мицве Гарри, кто-тодалей чашку горячего бульона: вот, выпейте немного, чтобы согреться, — и придерживал чашку, пока она пила, и две другие девушки провели ее в маленький кабинет и попытались успокоить ее, кто-то вызвал врача, скорая уже выехала, и Сара сидела в кресле, мокрая и помятая, всхлипывая и рассказывая, что она отдаст все призы бедным: мне не нужны призы, они могут осчастливить других людей, я просто хочу участвовать в шоу, я так долго ждала и хочу быть с Гарри и моим внуком, — а они пытались объяснить, что отобрали только несколько человек, и потом, пытаясь успокоить ее, говорили, что нужно время, что, может быть, уже скоро, но ее всхлипывания не стихали, чашка с бульоном периодически подносилась к ее губам, она отхлебывала, а потом появились два санитара, посмотрели на нее секунду-другую и заговорили мягко, успокаивающе: можете ли вы идти, — а она им сказала, что много раз ходила по сцене в телевизоре и что им надо посмотреть шестичасовые новости, где покажут Гарри, а когда санитар спросил ее имя, ему сказали, что это Сара Голдфарб, а Сара сказала, что она и Маленькая Красная Шапочка сейчас покажут, как надо красиво идти к ведущему, и снова упала в кресло и всхлипывала, всхлипывала, и потом постепенно слегка успокоилась и попросила их позвонить Сеймуру — он отведет ее в салон красоты, и санитары помогли ей подняться и медленно повели к лифту, потом вниз, к машине скорой помощи, которая двинулась сквозь снег и пробки к Бельвью.
К счастью, Сара не осознавала происходящего, не видела коридоров с людьми, комнат, криков, плача, стонов, мольбы, жалоб. Они не проникали через ее барабанные перепонки, а ее глаза не замечали избитые, окровавленные, больные тела. Ее болезнь изолировала ее в кокон боли. Когда все необходимые бумаги были заполнены и доктор быстро осмотрел ее, прочитав отчет санитаров, ее посадили в коляску и повезли к психиатру по другим коридорам, и снова она сидела и ждала своей очереди, и примерно через час ожидания она попала в кабинет, доктор быстро осмотрел ее, глянул ее бумаги, спросил ее имя, и она снова начала плакать и рассказывать ему о Гарри и телешоу, что он подарил ей новый телевизор и что она будет помогать бедным, а доктор кивал и быстро что-то писал: параноидная шизофрения, тщательное психиатрическое лечение с обязательным применением электрошока. Он вызвал санитара, и Сару увезли на коляске в другую очередь. Через несколько часов Сару наконец отвезли к кровати в коридоре закрытого блока. По коридору расхаживали, шаркая ногами, другие пациенты. Их лица были лишены всякого вы ражения из-за лошадиных доз транквилизаторов, другие были в смирительных рубашках, третьи были привязаны к кроватям и вопили, плакали или умоляли. Сара лежала на спине, глядя в потолок, периодически всхлипывая, ее собственное страдание защищало ее от страданий остальных. Неожиданно перед ее кроватью возник молодой врач-ординатор. С усталым видом, зевая, он прочитал предвари тельный диагноз, прикрепленный в ногах ее кровати. Прочитав комментарии врачей и их имена, он нахмурился. Он посмотрел на нее и заговорил с ней ласково, успокаивающе, одновременно осматривая ее. Иногда Сара ему отвечала, и он улыбался ей, дружески похлопывая по руке. Он прослушал ее грудь, потом попросил ее привстать и послушал ее спину, потом попросил ее поднять руки и согнуть пальцы, а увидев свисающую с предплечий кожу и темные круги под глазами, спросил, не было ли у нее недавно сердечного приступа. Нет, но оно бьется очень сильно. Да, я заметил, ответил он, продолжая одобряюще улыбаться. Ты, мамочка, выглядишь так, словно сбросила много килограммов за короткое время. Она улыбнулась: да, я таки влезла в красное платье для телевидения. Он потрепал ее по руке, называя мамашей, постоянно улыбаясь и мягко и ненавязчиво задавая вопросы, и в конце концов она рассказала ему о лишнем весе, о докторе, о таблетках и много, много раз упоминала Сеймура, Гарри и телешоу. Ладно, мамаша, все будет хорошо, — снова одобряющее похлопывание по руке, — мы вас быстро отремонтируем. Хотите чаю? Он ухмыльнулся, когда она улыбнулась и кивнула: ты хороший мальчик, Гарри.
Доктор дал необходимые указания дежурной сестре — перевести Сару Голдфарб из психиатрии в терапию — и вручил ей карточку пациентки. Она улыбнулась: что, снова Рейнолдс? А кто еще? Он самый большой козел от медицины, который когда-либо существовал. Сестра засмеялась. Послушать его, так каждому необходимо лечение электрошоком. Параноидальная шизофорения... Все беды этой женщины от таблеток, которые она принимает.
Тайрон Си Лав сидел на краю кровати, потирая голову и пытаясь понять, что происходит. Он слышал, как ветер сотрясает окна, — пипец какая холодина, — а ему скоро снова надо на улицу. Чиерт! Кажется, еще недавно было лето и они тусовались в морге, кайфовали, а теперь сраная зима, и дни и ночи будто наезжают друг на друга, и каждый день тянется тысячу лет, и будто не было никакого лета и больше никогда не будет. Что-то где-то не задалось. Еще недавно у них все шло нормально, они приносили домой кучу денег каждый день, а теперь им приходится собирать по центу, чтобы как-то протянуть еще один день без ломки. Чиерт! Блядские улицы, братка, это уж точно. Он повернулся и посмотрел на свернувшуюся калачиком Элис. Из-под одеяла виднелась только ее макушка, девушка казалась такой довольной и умиротворенной, но скоро она проснется и захочет укол. Бля, эта сучка бессонницей не страдает, это уж точно. А если не спит, то залипает. Он улыбнулся: но она все равно отличная баба, прирожденная шлюшка. Он продолжал чесать голову и слушать ветер за окном. Дорогое барахло, легкие деньги, а теперь не могу даже на укол наскрести. Чиерт, откуда же на них это свалилось? Все было так здорово, мы с Элис просто лежали в этой кроватке, и окно было открыто, и занавески развевались от бриза, и мы трепались о всякой ерунде, а теперь чертов ветер того и гляди снесет на хер весь дом. Блин, кажется, кроме неприятностей ничего в жизни не осталось. Не понимаю я этого. Просто не понимаю. Хорошо, что есть деньги на сегодняшний замут. Если, конечно, этот за-мут вообще состоится. Кто знает, может, какие-нибудь чу-вачки решили собрать в кучу народец с деньгами и ограбить их? Понятия не имею, что там вообще будет, друг, на улицах становится очень опасно, нах, каждый день все хуже и хуже. Большая рыба кушает маленькую... Бля, если ты маленькая рыбка, считай, у тебя большие проблемы, брат... серьезные проблемы. Ничего, кроме неприятностей. Мы должны держаться и не сдаваться. Хотя бы для того, чтобы замутить сегодня без проблем. Нам нельзя оставаться там, на холоде, и крутить своими красивыми задницами, черт, ненавижу эти заморочки. Он встал и пошел в ванную, оперся на стену одной рукой, встал над унитазом, держа в другой руке свой прибор, и, обозрев его со всех сторон, стряхнул с него последние капли. Черт, скоро мне снова надо вылезать на этот блядский холод. Надо бы потрахаться перед выходом. Он присел на кровать рядом с Элис, слегка стянул вниз одеяло, погладил ей шею, перевернул на спину и поцеловал взасос, одновременно лаская рукой ее груди: давай, женщина, просыпайся. Если мне захочется мертвую киску, я и в морг могу пойти. Элис, моргая, недоуменно смотрела на него: тебе чего? Чиерт, а как ты думаешь? И он перебрался через нее на свою половину кровати и притянул ее к себе. Я хочу немного той сладкой штучки, которая у тебя там, женщина, — и он погладил ее живот и ниже, целуя ее в шею, и Элис захихикала, пытаясь проморгаться, я ведь еще даже не проснулась и не поправилась. Чиерт, твой папочка сделает тебе укольчик, женщина, — и Тайрон Си Лав собрал любовного жара сколько смог в своих костях, мышцах и мозгах, чтобы оградить себя от холода и самого страшного, что могло произойти этой ночью.
Это была самая странная ночь и самое странное зрелище, которое когда-либо наблюдалось в районе. Капитан местного полицейского участка был заранее поставлен в известность о том, какой именно район будет взят в кольцо, чтобы в его границах был обеспечен полный контроль и порядок. Словно ты пробирался по полю битвы в разгар сражения, и внезапно, повернув за угол, вдруг обнаружил себя в демилитаризованной зоне. Улицы были пусты. В заброшенных зданиях не горели костры. Не было видно даже одинокого бомжа, укрытого матрасом. Зона запустения тянулась на пять кварталов в радиусе от точки «икс». В этой зоне даже не было полицейских машин — они патрулировали границы. Проникнуть туда можно
