стояли везде: и рядом с только что отстроенным гаражом, и неподалеку от глинобитных мазанок — временного жилья рабочих, и у подножия гор, и по оврагам. Две буровые даже забрались на самую вершину хребта. Белые клочкастые облака, проплывавшие над горами, вот-вот, казалось, заденут за макушки вышек, устремившихся вверх, к необъятному голубеющему простору небес.

«Это те самые, которые я в бинокль видел», — весело щурясь от яркого солнечного света, подумал Трошин, собираясь спуститься вниз, сойти на пристань. Но, оказалось, в Родниках еще не поставлен дебаркадер, а приставать к берегу было немыслимо при таких беляках. И пароход, не останавливаясь, пошел в Отрадное.

Прямо с пристани, взобравшись на попутный грузовик, Трошин отправился в Яблоновый овраг. Машина неслась по гладкой асфальтированной дороге, опоясавшей подножие гор, неслась с такой невероятной скоростью, что на мелькавшие по обеим ее сторонам белые столбики было невозможно смотреть.

— Давно проложили? — спросил Трошин пожилого рабочего, сидевшего на мешках с каустической содой.

— По осени, — ответил тот и, надвигая до самых бровей промасленную кепку, добавил: — Теперь нам нипочем непогода!

Федор собирался сначала повидаться с Авдеем Никанорычем Хохловым, но лишь показался промысел и машина поравнялась с первой буровой вышкой, оглушившей грохочущим лязганьем ротора, как он нетерпеливо постучал по фанерной крыше кабинки.

Спрыгнув на землю и поблагодарив шофера, Трошин торопливо зашагал к буровой. Одолев крутые мостки в несколько прыжков, он остановился у лужицы загустевшего глинистого раствора и жадным взглядом человека, давно истосковавшегося по любимой работе, охватил все сразу: и станок, и светлоглазого паренька у лебедки, и массивную тушу талевого блока.

Прислушиваясь к тяжелому громыханию цепей, к шумным вздохам грязевого насоса, Федор подумал о том, что где бы он ни находился в эти три долгих года разлуки с Волгой и Жигулями, он всегда с душевным волнением мечтал о возвращении в Яблоновый овраг. Вот эти счастливые минуты встречи с родным промыслом так часто грезились ему во сне!

И Федору неудержимо захотелось сейчас же взять в руки тормозной рычаг, подчинить своей воле сильные механизмы. Он шагнул к невысокому пареньку и громко прокричал, стремясь не выказывать своего волнения:

— А ну-ка, хозяин, разреши попробовать! Давно не приходилось!

Паренек уже раньше заметил молодого высокого военного в шинели нараспашку. Он даже пересчитал ордена и медали на его кителе, но делал вид, что занят своей работой и до незнакомца ему нет никакого дела. Но стоило Трошину запросто обратиться к рабочему, как тот сразу забыл о напускном равнодушии и весь растаял в улыбке. Он понял, что перед ним человек, которого война оторвала от бурильного станка, и уж готов был уступить Федору свое место у рычагов, как вдруг насупился. А что, если этот демобилизованный лейтенант, подумал паренек, совсем разучился управлять лебедкой? Долго ли тогда до беды?

Не глядя на Трошина, он спросил:

— Вы что, тут раньше работали?

— Да, бурильщиком. — Трошин ухмыльнулся. — Не веришь? А Хохлова Авдея Никанорыча знаешь?.. Так я у него в бригаде первую девонскую бурил.

— Кто не знает Хохлова! — проговорил паренек и опять заулыбался. — Его все нефтяники Второго Баку знают!

И, передавая Федору тормозной рычаг, он добавил, чуть покраснев:

— Смотрите, недолго. А то бурильщик скоро подойдет... Я-то ведь пока помбур.

— Какой забой? — спросил Федор.

— Семьсот шестьдесят метров. Нагрузку предельную держим.

Бросив взгляд на циферблат индикатора веса, Трошин сказал себе: «Когда с машины слезал... тогда определил: доломиты проходят. Так и есть!»

Легонько подавая вперед бурильный инструмент, он нет-нет да и поглядывал на измерительный прибор. Но все было в порядке.

Придирчиво следя за собой, Федор с возрастающей радостью думал о том, что способность точно рассчитывать каждое свое движение, всегда безошибочно угадывать, не глядя на индикатор веса, какую породу дробит долото, какой груз прижимает его к забою, им совсем не утрачена и, значит, он может хоть завтра смело вставать к лебедке!

Паренек, все это время стоявший рядом с Трошиным, торопливо потянулся к рычагу.

— Отойдите в сторону! — крикнул он. — Бурильщик идет.

Уступая место, Федор оглянулся назад, ожидая встретить пожилого, умудренного большим жизненным опытом человека. Но какое было удивление Трошина, когда он увидел мальчишку, которому едва ли перевалило за восемнадцать: на его молодом, без единой морщинки лице задорным озорством сверкали рыжевато-темные глаза, а на округлых щеках пламенел здоровый румянец.

Бурильщик шел прямо на Федора, и во всем его уже возмужавшем, крепко сложенном теле чувствовалась большая сила.

Трошин еще раз посмотрел на бурильщика, и ему показалось что-то очень и очень знакомое в его лице. Их взгляды встретились, и здоровяк парень, взмахнув руками, чуть ли не бегом бросился навстречу Федору, до ушей осклабив в улыбке рот.

— Вот так встреча! — закричал он, хватая Трошина за руку.

— Неужели это ты, Егор? — оторопело проговорил Федор и тотчас вспомнил: еще в конце прошлого года Маша что-то писала о Егоре, о его работе на буровой.

— Так точно, товарищ лейтенант! Он самый — Егор Фомичев! — посмеиваясь, отрапортовал молодой бурильщик.

Трошин порывисто шагнул к нему, и они крепко, по-мужски пожали друг другу руки.

— Первую буришь? — спросил Федор.

— Можно сказать, первую. У Авдея Никанорыча всего три месяца бурильщиком работал, — прокричал Егор и осторожно, одним пальцем, прикоснулся к ордену Ленина на широкой груди Трошина. — За что получил?

— За форсирование Днепра в сентябре сорок третьего, — ответил Трошин и, наклонившись к Егору, добавил: — Пойдем на мостки, здесь ни черта не слышно.

— Иди, я сейчас, — кивнул бурильщик и направился к своему помощнику.

Через минуту Егор вслед за Трошиным вышел на мостки, и они уселись на трубы. Некоторое время молчали.

— Совсем? — первым заговорил Егор.

— Совсем! — Федор достал портсигар и, раскрыв его, протянул Егору. — Что ты меня томишь? Выкладывай, как у вас тут идут дела? — Он засмеялся. — Да смотри, подробнее обо всем!

Разминая между пальцами папиросу, Егор наклонил голову, подумал.

— Прямо с дороги? — спросил он. — Тут у нас столько нового! Столько буровых появилось... Про все и не расскажешь сразу! Да ты походи и сам увидишь. Одно прибавлю: наш промысел так разросся... ну, просто на удивление!

Трошин окинул Егора внимательным взглядом:

— Давно ли ты, Егор, мальцом к нам на двадцать седьмую бегал. Помнишь? Такой любознательный был. А теперь, посмотри-ка на него — бурильщик!

Егор в смущении потер ладонью лоб.

— Как семилетку окончил, тут же и подался в бригаду к Авдею Никанорычу вместе с отцом. А бригаду в Родники послали. Первую разведочную скважину бурили. Ни дорог, ни жилья, ни электроэнергии... Кругом лес, глушь. — Егор помолчал. — Говоришь, совсем приехал? Куда же собираешься?.. На какую работу?

— На буровую! Куда же еще!

— Соскучился?

— И не спрашивай! — Трошин положил на плечо Егора руку. — Не возьмете ли в свою бригаду? Хоть сегодня в ночь готов на вахту встать!