— Так делают в кино, когда хотят добиться признания. Ну же, скажи ему, малыш. — И она бьет его еще слабее.

— Я не знаю, — хнычет Эл.

— Меня от тебя тошнит, — шипит ему в ухо Дорис.

— Хватит, Дорис, все это без толку.

— Ладно. — Она скрещивает руки на груди.

— Когда я добежал до дома, то не мог дышать, не то что видеть. Никого не помню. Прости, братишка. Господи, я так испугался! Перед глазами плясали черные точки, я словно ослеп, голова закружилась, и…

— Понятно. — Джастин вскакивает и несется вверх по ступеням к лужайке перед домом. Он бежит к подъездной аллее и окидывает улицу взглядом. В половине восьмого утра уличное движение оживляется, люди спешат на работу, становится шумно.

— Спасибо! — вопит Джастин что есть мочи. Несколько человек оглядываются на него, но большинство втягивают голову в плечи под моросящим осенним дождем, не обращая внимания на еще ОДНОГО лондонского сумасшедшего.

— Мне не терпится это прочитать! — Он размахивает газетой, крича на всю улицу.

Что сказать тому, чью жизнь ты спас? Скажи что-нибудь многозначительное. Скажи что- нибудь смешное. Скажи что-нибудь философское.

— Я рад, что вы живы! — кричит он.

— Хм, спасибо. — Опустив голову, мимо него пробегает женщина.

— Эй! Завтра меня здесь не будет! — Пауза. — На тот случай, если вы собирались сделать это снова! — Он поднимает стаканчик и машет им, горячие кофейные капли обжигают ему ладонь. Еще не остыл. Кто бы это ни сделал, он приходил совсем недавно.

— Я завтра первым рейсом лечу в Дублин! Вы оттуда?! — кричит он ветру.

С веток слетает еще несколько хрустящих осенних листьев, и они медленно опускаются на землю, слегка подпрыгивая, пока не находят для себя тихую заводь.

— Как бы то ни было, еще раз спасибо! — Он машет газетой над головой и поворачивает обратно.

Дорис с Элом стоят у лестницы, руки сложены на груди, на лицах написано беспокойство. Эл отдышался, но все еще опирается на железные перила.

Джастин убирает газету под мышку, оправляет на себе одежду, стараясь выглядеть респектабельно. Засовывает руку в карман и не торопясь направляется к дому. Нащупав листок бумаги, он достает его и быстро читает, потом комкает и бросает в мусорный контейнер. Он действительно спас чью-то жизнь, а теперь пора сосредоточиться на других делах. Он идет домой, пытаясь выглядеть как можно более величественно.

В глубине контейнера, под рулонами старых, истертых, вонючих ковров, обломками черепицы, банками из-под краски и листами гипсокартона, в старой ванне лежу я и слушаю, как стихают голоса и наконец закрывается дверь в квартиру.

Рядом со мной приземляется бумажный комок, я тянусь за ним и плечом сбиваю двуногую табуретку, которая свалилась на меня, когда я нырнула в контейнер. Я нашариваю комок бумаги и разворачиваю его, разглаживаю края. Мое сердце снова заходится в ритме румбы, когда я вижу свое имя, папин адрес и телефон, нацарапанные на бумажке.

Где ты пропадала? Что с тобой стряслось, Грейси? — Джойс, — только и говорю я, влетая в гостиничный номер, запыхавшаяся, перепачканная краской и пылью. — Некогда рассказывать. — Я ношусь по комнате, кидаю вещи в сумку, достаю сменную одежду и пробегаю мимо сидящего на кровати папы, чтобы попасть в ванную.

— Я звонил тебе на мобильник! — кричит папа.

— Да? Я не слышала звонка, — прыгая на одной ноге, я пытаюсь влезть в джинсы и одновременно чищу зубы.

Я слышу, как он что-то бормочет, но не понимаю ни слова.

— Ничего не слышу, я чищу зубы!

Наступает тишина, пока я не возвращаюсь в комнату, где он продолжает с того места, на котором замолчал пять минут назад:

— Потому что, когда я набрал номер, мобильный зазвонил здесь, в комнате. Он лежал на твоей подушке. Как шоколадка, которые оставляют здесь эти милые женщины.

— А, понятно. — Я перепрыгиваю через его ноги, чтобы добраться до туалетного столика и подкраситься.

— Я волновался за тебя, — тихо говорит он.

— Не стоило, — прыгая в одном ботинке, я ищу второй по всему номеру.

— Тогда я позвонил администратору, чтобы спросить, не знают ли они, где ты.

— Да? — отчаявшись найти ботинок, я пытаюсь надеть сережки.

Из- за истории с Джастином я так разволновалась, что пальцы меня не слушаются. Замочек от одной из сережек падает на пол. Я опускаюсь на колени, чтобы его отыскать.

— Так что я прошелся по улице, проверил все магазины, куда ты обычно заходишь, расспрашивал людей, не видели ли они тебя.

— Правда? — рассеянно откликаюсь я, ползая по полу и чувствуя, как сквозь джинсы колется ковер.

— Да, — тихо отвечает он.

— Ага! Нашла! — Замочек отыскался у туалетного столика, рядом с корзинкой для мусора. — Где же, черт побери, мой ботинок?

— И по дороге, — продолжает он, и я сдерживаю раздражение, — я встретил полицейского и рассказал ему, что очень волнуюсь за тебя, а он проводил меня до отеля и велел ждать тебя здесь и позвонить ему по этому номеру, если ты не вернешься в течение двадцати четырех часов.

— О, как мило с его стороны. — Продолжая поиски ботинка, я открываю шкаф и вижу, что в нем еще полно папиной одежды. — Папа! — вскрикиваю я. — Ты забыл свой второй костюм. И свой хороший свитер!

Я смотрю на него в первый раз с тех пор, как вошла в номер, и только сейчас замечаю, какой он бледный.

Каким старым он кажется в этом новом бездушном гостиничном номере. В костюме-тройке он сидит на краешке своей односпальной кровати, рядом лежит кепка, а на полу стоит собранный — или наполовину собранный — чемодан. В одной руке фотография мамы, в другой — карточка, которую дал ему полицейский. Пальцы дрожат, покрасневшие глаза слезятся.

— Папа, — спрашиваю я, начиная паниковать, — ты в порядке?

— Я волновался, — повторяет он тонким голосом, которого я не замечала с той минуты, как вошла п номер. Он с трудом сглатывает. — Я не знал, где ты.

— Я навещала друга, — мягко говорю я, присаживаясь рядом с ним.

— Пока здесь твой друг волновался. — Он смотрит на меня со слабой улыбкой, и я поражаюсь, до чего он хрупкий. Он выглядит совсем старым. От его привычного веселья не осталось и следа. Улыбка быстро тает, а дрожащие руки, обычно такие твердые, прячут фотографию мамы и карточку полицейского обратно и карман.

Я смотрю на чемодан:

— Ты сам его собрал?

— Попытался. Думал, что взял все. — Он в смущении отворачивается от открытого шкафа.

— Ладно, давай посмотрим, что у нас там. — И слышу собственный голос и пугаюсь, оттого что