Ну естественно, как же иначе?
Arma virumque cano[152]
Реджи разбудила Джексона кружкой чая и тарелкой с тостом. На кружке было написано: «Омыты кровью агнца».
— Это не про кружку, — пояснила Реджи. — Кружка омыта «Фэйри».
Он растерялся, обнаружив, что дом, куда она его привезла (на заоблачно дорогом такси), в каких-то ярдах от того места, где он умер и выжил, — где поезд сошел с рельсов.
— Вообще-то, я тут не живу, — сказала Реджи.
— А кто живет?
— Мисс Макдональд, только она не живет, потому что умерла. Все умерли.
— Я не умер, — сказал Джексон. — И ты тоже.
Уговор такой: он едет домой, в Лондон, встречать жену с самолета, а по пути заглянет проверить какую-то тетку, о которой только и болтает Реджи, — тетку, как-то связанную с пропавшим доктором (
Воображение у Реджи прямо кипело. Вероятно, эта доктор Траппер просто ненадолго сбежала от своей жизни. Джексон от пропавших женщин не отмахивается, но, бывает, они не хотят, чтоб их нашли. В свое время он таких разыскивал — и в полиции, и частным детективом. Однажды, еще в армии, расследовал исчезновение жены сержанта, выследил ее до самого Гамбурга и обнаружил в гей-баре, где все женщины были одеты как статистки из «Кабаре». Было очевидно, что в ближайшее время сержантская супруга не планирует возвращаться на квартиры женатых офицеров в Райндалене.
Однако если не удостовериться, это будет на его совести, а на его совести хватает женщин — лишних ему не надо.
Они поехали в жилищно-строительное общество, и Реджи забрала оттуда деньги. У них уговор. Реджи отдает ему все сбережения, а он их тратит. Ощущение, по крайней мере, таково. Еще они купили сэндвичей, сока, телефонную зарядку для Реджи и дорожный атлас. В свой талант ориентироваться в Бермудском треугольнике Уэнслидейла Джексон больше не верил.
— Я правда тебе все верну, — сказал он, когда она опустошила свой счет в банкомате на Джордж- стрит. — Я богатый, — прибавил он, хотя обычно не признавался в этом с такой готовностью.
— Ну знамо дело, — ответила она, — а я Царица Как-Там-Ее.
— Савская?
— В том числе.
Единственная машина, которую эдинбургский прокат смог предоставить Джексону, способному водить только одной рукой, — автоматическая коробка передач плюс тормоз на руле, — исполинский «рено-эспас», в котором можно хоть поселиться, если необходимо. «Эспас» — э-э, хоть кого-то спас? Впрочем, их с Реджи это огромное авто спасало.
— Детские сиденья понадобятся? — спросила женщина средних лет за стойкой. «Вера» — гласил ее бедж, — почти нью-эйджевое послание. — Это семейный автомобиль, — сказала она с упреком, будто они не прошли ее экзамена на семейственность; редко людям дают менее подходящие имена, подумал Джексон.
— Мы
Джексона укололо нечто сильно похожее на потерю. Семейный человек без семьи. Тесса насчет детей высказывалась двусмысленно: «Случится — значит, случится», но ведь она пила таблетки, а значит, беззаботность эта явно напускная. Детей он с ней толком не обсуждал — слишком личное, неловко спрашивать. Может, они и женаты, но едва знают друг друга.
На месте Веры он бы тоже без особой охоты отдавал ключи от машины человеку, который, по роже судя, только что вышел из тюрьмы, из больницы или из тюрьмы через больницу. «Вопреки всем моим рекомендациям», — сказал Гарри Поттер, когда Джексон уходил. «Пусть это будет на вашей совести», — сказала доктор Фостер. «Да ты придурок, братан», — засмеялся австралиец Майк.
С синяками и раной на лбу Джексон больше смахивал на преступника, чем на жертву, а с рукой на перевязи любому хватит ума не пустить Джексона за руль, поэтому Реджи размотала бинты и тональным кремом замазала синяки.
— А то у вас такой вид, будто вы в бегах или вроде того.
Джексон всю жизнь чувствовал себя так, будто он в бегах (или вроде того), но Реджи он об этом не сказал.
Дерзко наплевав на закон, он присвоил водительские права Эндрю Декера, которые эффектно вручила ему Реджи («Они были в ваших вещах»). Увы, отсутствие прочих удостоверений личности смутило Веру — узнав, что других подтверждений существования у Джексона нет, она недовольно нахмурилась.
— Вы же можете оказаться кем угодно, — сказала она.
— Ну, не
Можно было и на поезд сесть — да только сесть на поезд нельзя. Джексон добрался до касс на вокзале Уэверли (Реджи держалась подле, точно преданная собачонка), и тут накрыла волна адреналина. Теория «упал — садись на лошадь снова» прекрасна, когда это просто теория (или даже когда просто лошадь), но если перед тобой маячит отнюдь не теоретическая перспектива беспощадного
Возможно, сказали в больнице, он так и не вспомнит, что происходило перед катастрофой, но нет, он вспоминал все больше, и оно складывалось в лоскутное одеяло несшитых фрагментов — «Высокий чапарель», красные туфли, внезапно мертвое лицо солдата, когда Джексон повернул ему голову в грязи. «МЯСОРУБКА!» — кричал газетный заголовок, который показали в больнице. Чистая удача, что Джексон жив, когда другие погибли, мойры на минуточку отвлеклись, и выживание даровано ему, а не кому другому.
Старуха с Кэтрин Куксон, женщина в красном, поношенный костюм — где они теперь? Никуда не денешься — Джексон вопрошал, имеет ли право быть на ногах (ну, более или менее), когда еще пятнадцать человек лежат в холодном морге. И кто такой этот его альтер эго? Может, настоящий Эндрю Декер еще в больнице, или пережил катастрофу без единой царапины, или его путешествие оборвалось роковым образом? Имя по-прежнему звоночком звенело в измочаленной памяти, но Джексон не знал почему.
Видимо, это и есть угрызения выжившего. Он не раз выживал, не угрызаясь, — во всяком случае, не сознавал, что угрызается. Всю жизнь он провел будто среди последствий катастрофы, в бесконечном временном постскриптуме, которым обернулось его существование после убийства сестры и самоубийства брата. Этот ужас он втянул внутрь, приговорил к одиночному заключению и вскармливал, пока тот не уплотнился в твердый черный уголек в сердцевине души. Однако сейчас катастрофа произошла вовне, разрушения осязаемы, и за дверью комнаты, где Джексон спал, — руины.
— Все мы выжили, мистер Б., — сказала Реджи.
На вокзале Уэверли он потерял управление — впервые в жизни у него случился приступ паники. Джексон доковылял до железной скамейки в вокзальном вестибюле, тяжко сел и свесил голову меж колен. Все его огибали. Наверное, похож на избитого пьянчугу. Такое ощущение, будто у него сердечный приступ. Может, у него
