Книга, которую он писал в Девоне зимой перед убийствами, называлась «И играет духовой оркестр» — главный герой, пока не добившийся успеха драматург (с севера, конечно), по рукам и ногам связан семейной жизнью в обличье двух малолетних дочерей и жены, которая заставила его переехать в провинцию. Малышу Джозефу не досталось фиктивной личности — маленького сына Говарда Мейсона не накололи на булавку.
После убийств Говард бросил живописать свою жизнь и переехал в Лос-Анджелес, где работал над сценариями провальных фильмов. (А где была Джоанна?) Сценарная карьера зашла в тупик, Говард побродил вокруг бассейна в Лорел-Каньоне и произвел на свет посредственный сборник рассказов о британском писателе в Голливуде. Не Фицджеральд. Говард Мейсон так и не написал (даже разговоров не заводил) романа о человеке, у которого убили всю семью, пока он где-то куролесил со шведской любовницей. Жаль, упустил возможность — наверняка бы вышел бестселлер.
Она сегодня получила уже три сообщения от Реджи. Все взбудораженные: в первом был номер автомобиля (
В третьем сообщении перечислялось содержимое сумки Джоанны Траппер, которую Реджи нашла в спальне.
— Попроси кого-нибудь проверить номер, — сказала она Маркусу.
— Почему мы так переживаем из-за этой тети, босс? — спросил тот.
— Я не переживаю из-за тети, — вздохнула Луиза. — Я переживаю из-за Джоанны Траппер. Наблюдаются некоторые, как бы это сказать, аномалии.
— И мы едем за сто шестьдесят миль, чтобы в дверь постучать? — озадачился Маркус. — А местная полиция не могла?
— Могла, — терпеливо сказала она (гораздо терпеливее, чем Патрику). — Но постучим мы.
— И это, по-вашему, как-то связано с тем, что Декер в Эдинбурге? Или это потому, что муж темнит? Думаете, ее убили и закопали во дворе?
— Или похитили, — сказала Луиза.
Как ни увиливала, слово произнесено.
— Похитили?
— Ну, у нас же нет доказательств того, что Джоанна Траппер жива, здорова и на свободе?
— Как это называется в делах о похищениях? «Доказательство жизни»?
— По-моему, это так называют в кино. Я не знаю, честное слово. Ладно, хорошо, может, я дура. Я просто хочу проверить. Мне кажется, она не из тех, кто бежит и прячется. Но однажды она ровно так и поступила.
— Я не критикую, босс. Просто спрашиваю.
Луиза и не припоминала, когда в последний раз сознавалась в своей глупости хоть кому.
Маркусу перезвонили насчет «ниссана».
— Зарегистрирован на компанию в Глазго, какое-то автоагентство, свадьбы и все такое. Трудно представить, как зардевшаяся невеста выбирается из «пэтфайндера».
— Все дороги ведут в Глазго, — сказала Луиза.
— А этот мужик, который оказался не Декером, — это кто, босс? В больнице?
— Да никто. Никто. Просто мужик.
— Самовольно выписался? Как? Почему? — Вернувшись в больницу и увидев, что на койке нет белья, а также пациента, Луиза тотчас сделала вывод, что он, вероятно, где-то в морге, но: — Выписался? Вы уверены?
— Вопреки врачебным рекомендациям, — с упреком сказала медсестра на посту.
— Пришла дочь, — сказала медсестра-ирландка. — И его забрала.
— Дочь? — Луиза позабыла имя этой дочери, хотя когда-то они с Джексоном делились советами по воспитанию; но сколько этой дочери было? Одиннадцать, двенадцать? Луиза не помнила. — Одна?
Медсестра пожала плечами, как будто ей в высшей степени наплевать.
Исчез. Даже не попрощался. Сволочь.
Оказалось, не так уж и далеко до глухомани. Меньше трех часов.
— Вот видишь, — сказала она навигатору.
— Да начнется праздник, — сказал Маркус.
Свернешь на Шотландском повороте — и через несколько минут ты в мире ином. Зеленом. Не таком зеленом, как промокшая Ирландия, куда они поехали на медовый месяц. Луиза мечтала о Керале, но каким-то образом они очутились в Донеголе.
— На следующий медовый месяц поедешь в Индию, — сказал Патрик.
Вот они посмеялись-то. Ха-ха-ха.
Он поговаривал о том, чтобы «когда-нибудь вернуться в Ирландию». Когда выйдет на пенсию. Как Луиза ни старалась, вписать себя в это видение грядущего не могла.
Хоз оказался рыночным городком, и в нем чествовали сыр — Луиза сначала не поняла, а потом Маркус сказал:
— Уэнслидейл, босс. Ну, знаете… — Он изобразил нелепое пластилиновое лицо и оскалил все зубы. — Сы-ыр, Громит,
— Ага-а, — сказала Луиза.
Между мальчиком и его мультяшными героями не суйся. Арчи обожал какие-то американские комиксы-ужастики. Два моих сыночка, подумала Луиза, — светлый и темный, херувим и демон.
В таких местах пожилая тетя найдет все, что душе угодно, — городок не самый крошечный, есть магазины, есть врачи, стоматологи, славный домик с видом — он даже называется «Коттедж „С видом на холм“», и оттуда открывается вид на холм, хотя домик — скорее бунгало пятидесятых, чем старомодное обиталище с розами у крыльца. Стоял он на окраине Хоза — и в городе, и в деревне.
Луиза была горожанкой и лесным птичкам на заре предпочитала вой «скорой помощи», что раздирает ночь и сотрясает нутро. Драки в пабах, грохот гидравлического молота, ограбленные туристы, пустыри субботним вечером — в этом был смысл, все это вплетено в колоссальную, грязную, драную ткань общества. В городе шла война, и Луиза сражалась на этом поле боя — а в деревнях ей было неуютно, потому что неясно, кто враг. «Север и юг»[150] ей всегда нравился больше «Грозового перевала». Эти бесноватые шастанья по вересковым пустошам, постижение себя через пейзаж — дурная ролевая модель для женщины.
Заставь ее под дулом пистолета выбрать, где себя похоронить, в Ирландии или в Хозе, Луиза, пожалуй, предпочла бы Хоз. В последний раз, когда она разговаривала с Джексоном, — не смотрела, как он спит на больничной койке, а нормально разговаривала, — у него был дом во Франции. Навскидку гораздо приятнее, чем Йоркшир или Ирландия, но Луиза подозревала, что привлекал ее больше Джексон, нежели Франция: надо думать, французская провинция с лихвой укомплектована чирикающими птичками и одуряющей безмятежностью. Луиза никогда не была во Франции — да вообще нигде не была. В Керале не была точно. Патрик предложил в апреле смотаться в Париж на «долгие выходные», и она отмазалась, потому что втайне откладывала Париж для Джексона, что, ясное дело, нелепо. Вот сейчас она в его родном графстве, но Долины не мрак и морок, из которых слеплена его душа. Надо перестать о нем думать. От таких идефиксов и дергаешь перья из подушек на смертном одре.
