А уже через километр самоеду пришлось спешиваться и опять отправляться в разведку.

Впереди на перекрестке с другой, куда более торной дорогой, нежели наша, был срублен из неошкуренных бревен небольшой барак, окруженный несколькими хозяйственными постройками – покосившейся набок банькой, кухней и развалинами того, что некогда было то ли гаражом, то ли сараем.

– Вот здесь они и зимогорили, лесорубы-то, – заметил Комяк и, сняв с перевязи руку, осторожно сделал несколько круговых движений, проверяя, насколько прошло плечо. И остался доволен. – Ништя-а-ак. Так вот, Коста, короче свалили отсюда хозяева, все забросили. Но не грех поглядеть. Ты здесь сиди, я схожу. Если чего, прикроешь. – И он, сняв «Тигр» с предохранителя, неспешной походкой уверенного в себе человека, пошел по направлению к постройкам. Секач, не проявляя никаких признаков беспокойства, посеменил впереди него. А я отвел лошадей с дороги, привязал их к березе и, подкравшись ближе к лагерю лесорубов, занял позицию, с которой отлично простреливались и банька, и барак, и дорога. Впрочем, напрасно старался. Ни единой живой души, ни одного признака жизни не оказалось на этом заброшенном островке цивилизации.

– Все нормалек, – доложил, вернувшись назад через час, самоед. – Пылища, блин, паутина… Печь только в баньке осталась. Если кто тут и ночевал, то не позже, как по весне. Да и дорога эта давно уж не езжена и не хожена. Оглядел я ее.

– По направлению она нам вроде бы подходит, – заметил я.

– Да, поедем по ней, покедова можно. А там уж как Господу будет угодно. Ведь на все воля Божья. – Я понял, что Комяк передразнивает нетоверов, и улыбнулся. Пожалуй, впервые с того момента, как проводил в последний путь Настасью. Похоже, что я наконец начинал обретать себя. Головняк отпускал, сердце оттаивало. Я снова становился самим собой.

Самоед отвязал своего жеребца, приторочил «Тигр» к седлу.

– Короче, вперед. Время и так потеряли. Но ништяк, наверстаем сейчас по дороге. Не все ж через парму…

«И правда, не все ж через парму, – подумал я, взбираясь в седло. – Поднадоела она, если честно признаться. Приелись уже приключения на девственном севере Республики Коми».

Тогда я не знал еще, что приключения и невзгоды, столь многочисленные за триста с небольшим километров, к тому моменту преодоленных мною от Ижмы, наконец решили оставить меня в покое и, безнадежно махнув рукой на беглого зека, отступились, отправились искать себе новую жертву. Разве что, дабы жизнь совсем не казалась медом, тайга напоследок подогнала нам в гости большого медведя, который всю следующую ночь бродил неподалеку от нашего стана, нервировал Секача и коней и не давал никому спать. И порой нахально рыкал из темноты, объявляя, кто здесь хозяин.

Я, надев ПНВ, долго разглядывал огромную тень, то исчезавшую с обзора, то вновь возникавшую промеж толстых сосновых стволов. Предложил посмотреть и самоеду.

– А хрен ли, – отмахнулся тот от меня, – муравейника не видел, что ль, никогда. Шел бы он в жопу.

И Комяк полез дрыхнуть в палатку.

А медведь до рассвета продолжал трещать кустами и озабоченно пыхтеть всего в двадцати метрах от нас, беспокоясь, что мы можем надолго обосноваться на его территории. Впрочем, на его место мы не претендовали и уже с первыми солнечными лучами отправились в путь, спеша добраться до заветной малины.

– Кого лешак несет в познотищу таку? – прокряхтел из-за двери сиплый голос и зашелся в долгом приступе кашля бывалого курильщика. – Кому тама неймется? Вот кобеля как спущу! Утра дожидайтеся!

– У самих кобель есть, Ирина, – радостно пропел самоед. – Поболе твоёва. Отпирай, отпирай, твою мать. Принимай гостей дорогих и незваных, а то дверь ща, блядь, как вышибем.

Прокуренный голос сказал:

– Ой… Тихон, не ты ли?

– Ишь, курва, признала, – негромко похвастался мне Комяк и снова обратился к запертой двери: – Нет, не Тихон. Мылыция. Отпирай, старуха, давай. Отпирай, там и увидишь.

Загремел засов, дверь приоткрылась, и мне в лицо ударил яркий луч карманного фонаря. Я зажмурился и вытерпел несколько секунд, пока хозяйка изучала мой портрет. Потом луч переместился на Комяка.

– Ха-а-а! – тут же радостно прохрипела хозяйка. – Тихон, и правдыть! Черт косоглазый! Ну, блин, как знала. Как нутром чуяла, что это ты ко мне ломишься, спать не даешь. Давно уже ждем. Вдвоем вы?

– Ага.

– Ну так проходьте в избу, – наконец позволили нам.

Я сделал шаг в темные сени, пропахшие какой-то кислятиной, и тут же эту кислятину, похоже, и выплеснул на пол, опрокинув ведро, оказавшееся у меня на пути.

– И что за ведмедь! – беззлобно просипела Ирина. – Ладныть, потом подотру. Проходь в горницу дале.

«Черт ее знает, ведьму, – подумал я, – где у нее эта горница? И сколько еще ведер со свиными помоями расставлено у меня на пути?» Но в этот момент в сенях наконец вспыхнула яркая лампа.

Первым делом я внимательно разглядел хозяйку. А она еще раз изучила мою физиономию. Вот так стояли посреди лужи из поросячьего пойла и секунд десять пялились друг на друга.

Я ожидал увидеть этакую бабу-ягу, местную старуху-вещунью в неопрятной ночной рубахе, с отвисшей грудью и седыми космами, распущенными по костлявым плечам. Но все оказалось не настолько ужасным. Передо мной стояла женщина в длинном японском халате с иероглифами и танцующими журавлями. Примерно одного со мной возраста, она была бы весьма привлекательной, если бы не испитая, в синих прожилках физиономия и не длинный уродливый шрам, протянувшийся от брови через левую щеку и разделивший подбородок на две неравные дольки.

– Что, не красавица? – виновато улыбнулась лишь одной, правой, половиной лица хозяйка. А я решил, что она не любит новых знакомств, потому что привыкла перед каждым оправдываться за свое уродство. И сразу почувствовал к ней сочувствие. И симпатию. – Давай проходь в дом. Неча в сенях топтаться… И ты тоже, – обернулась Ирина к Комяку.

– Да погодь ты. Кони у нас на улице, – объяснил тот. – Определить надо куда-нибудь.

Эта проблема явно поставила хозяйку в тупик.

– Ко-о-они? – задумчиво протянула она. – А куды они мне? Вас-то зашхерю, так никто и не прочухает. А коней… Они что, вам еще потребуются?

– Мне да, – сказал самоед. – Завтра утром в пятый лесопоселок к Марье поеду.

– Что, на двух сразу? – выпучила правый глаз Ирина. – А один тебя не осилит?

– Второго подальше сведу и в парме выпущу, пусть погуляет. А то подарю, может, кому в лесопоселке. Кони-то ладные, жалко бросать.

– Ишь ты, блин, кони… – покачала головой Ирина. – Еще бы на вездеходе сюда прикатили… В карте-то места нету из-за коровы. Разве на улице привязать, дык ведь засветим. Узырит кто, вопросы начнут задавать: «Кто к тебе, Ирка, на лошадях приезжал?» Сам же знаешь, пока все не выпытают, не успокоятся. – Она растерянно пожала плечами. – Не, Тихон, не знаю. И рада б помочь, да нечем.

Комяк озабоченно почесал репу и вдруг пришел к неожиданному решению.

– Да и хрен с ним! Слышь, Коста, братан. Отваливаю я. Прям сейчас. Тута километрах в двадцати поселок есть леспромхозовский. Баба там у меня. У нее пока обоснуюсь. Если чего, подъезжай. Или на крайняк баба скажет, где найти меня… Тыко Мария ее зовут. Ну ты найдешь.

Я стоял пораженный. Разинув от удивления рот. Не в силах пошелохнуться. Пехали-ехали; стреляли- убивали; болели-выживали; находили и теряли; жизнь были готовы отдать друг за друга. За месяц стали словно два родных брата. И вдруг вот так, с бухты-барахты: ну, типа, Коста, братан. Довел я тебя, сполнил задание. А за этим отваливаю. Баба тут у меня в двадцати километрах. Ждет не дождется, шалава… И это даже толком не попрощавшись! Не посидев за столом, не раздавив бутылочку на прощание! Ну, самоедина!