приспешникам дьявола во главе с Пилем! Да, сколько бы я ни прожила, я никогда не забуду нанесенной мне обиды».

Она больше не хотела, чтобы ее свадьба состоялась в королевской церкви, а предпочла бы, чтобы все произошло в малом зале Сент-Джеймсского дворца, что позволило бы избежать присутствия нежелательных лиц. Но лорд Мельбурн не поддержал ее. Она категорически отказывалась приглашать Веллингтона на свадебный обед. Но и тут ей пришлось уступить доводам премьер-министра, дабы не разжигать скандала.

Альберт уже был в пути. Вместе с отцом, братом и лакеем-швейцарцем Картом он покинул Кобург под залпы салюта, звуки вальса и рыдания своих бабушек. Его сердце разрывалось на части, и он поклялся всегда оставаться «достойным немцем и достойным гражданином Кобурга и Готы». Погода стояла холодная, дороги, леса и горы его любимой Тюрингии были покрыты толстым слоем снега. Три из восьми карет его кортежа были присланы ему королевой. Лорд Торрингтон и полковник Грей сопровождали его. В Кобурге принцу вручили знаки ордена Подвязки. В Брюсселе прибывший туда из Лондона портной сделал Альберту последнюю примерку мундира фельдмаршала английской королевской армии, который ему предстояло надеть в день свадьбы. В Кале принца ждал пароход. Плавание прошло ужасно. Но в Дувре Альберта ждала восторженная толпа: «Отвратительно себя чувствовавшему принцу стоило неимоверных усилий встать с постели, чтобы поприветствовать собравшихся». Лорд Кардиган во главе своих драгун в черной униформе торжественно препроводил будущего молодожена в Лондон.

А у Виктории поднялась температура, ее знобило. Сэр Джеймс Кларк объявил, что у нее краснуха. Но и на сей раз его диагноз оказался ошибочным. Ее просто мучил страх и, наверное, сожаления. Она сознавала, что заканчиваются два самых счастливых года ее жизни. Отныне ей придется подчиняться воле мужчины, которого она едва знала. Накануне свадьбы архиепископ Кентерберийский поинтересовался у нее, считает ли она необходимым, чтобы во время свадебной церемонии Альберт принес ей клятву верности, как своей государыне. Она ответила, что желает выйти замуж как обычная женщина, а не как королева.

Двести кружевниц из маленького городка Хонитона в течение многих дней плели ее фату. Виктория самолично нарисовала эскизы платьев для подружек невесты, которые следовало расшить белыми розами, а также предусмотрела для каждой из девушек брошку в виде орла, который был символом Германии. Глазки у птицы сделали бриллиантовыми, клюв рубиновым, а когти жемчужными. Всем иностранным послам должны были вручить по миниатюрной копии свадебного торта и по золотой шкатулке с изображением новобрачных на ее крышке.

8 февраля ближе к вечеру Альберт прибыл в Букингемский дворец. Присланная в Англию заранее любимая борзая принца по кличке Эос встречала хозяина радостным лаем. Виктория поцеловала жениха и, взяв его за руку, провела в голубой будуар: «Увидев его любимое, такое любимое лицо, я сразу же успокоилась».

Принц, уже изменивший свое имя Альбрехт на английский манер и ставший Альбертом, подписал документы о своей натурализации. И оборвал все нити, связывавшие его с родиной. Отныне он стал подданным английской королевы.

Утром 10 февраля шел проливной дождь, и она писала ему: «Возлюбленный мой, как ты себя сегодня чувствуешь и хорошо ли спал? Я прекрасно отдохнула и вполне бодра. Ну и погода! Я все же надеюсь, что дождь кончится. Дай мне знать, мой дорогой и горячо любимый жених, когда ты будешь готов. Навеки твоя, К. Виктория». Две последние ночи этот не очень родовитый немецкий принц спал отвратительно. Он увидел в газетах карикатуры на себя и почувствовал себя всеми презираемым и окруженным врагами. В письме своей кобургской «гросмуттер» он писал: «Через два дня я буду женат. Да поможет мне Бог!»

Альберт первым появился в дверях Букингемского дворца в мундире английского фельдмаршала, который состоял из бежевых кашемировых панталон и красного кителя, через плечо у него была голубая лента, а на груди — бриллиантовый крест ордена Подвязки, его золотые эполеты по случаю свадьбы были украшены бантами из белого атласа. По бокам от него шли его отец и брат, оба в зеленых мундирах кобургской армии. Заиграли трубы, и принц, бледный и сосредоточенный, принял почести, какие обычно оказывают государям.

Голову Виктории вместо короны венчал простой веночек из флёрдоранжей. Сопровождаемая придворной дамой, отвечавшей за ее туалеты, она вместе со своей матерью села в карету, и та тронулась сквозь радостную толпу, многочисленную несмотря на дождь, к королевской церкви Сент-Джеймского дворца, расположенной по другую сторону парка. Голубая лента ордена Подвязки ярко выделялась на ее расшитом атласном платье, эскизы и выкройка которого были сожжены, дабы не допустить его копирования.

Это была первая королевская свадьба за последние сто лет, которую праздновали всенародно. Англичане еще не забыли свадьбу наследной принцессы Шарлотты с Леопольдом. Казалось, у них на глазах возрождалась давняя любовная история, ее героем по-прежнему был Саксен-Кобургский принц, но на сей раз его звали Альбертом. Пушки в Гайд-парке и в Тауэре грохнули в тот самый момент, когда принц надел на палец Виктории обручальное кольцо. Было час дня пополудни.

Виктория поцеловала тетушку Аделаиду, которая нежно прижала ее к своему пурпурному платью, подбитому горностаем. А матери просто пожала руку, и залитое слезами лицо последней скривилось от этого нового оскорбления. Лорд Мельбурн вновь был в своем черном мундире личного советника королевы. Как и в день ее коронации, он был при церемониальной шпаге. Предметом его особой гордости являлся роскошный бархатный плащ. Накануне он, смеясь, сказал Виктории: «Надеюсь, что все будут смотреть только на мой новый плащ!»

Свадебный торт весил сто пятьдесят килограммов. Чтобы его поднять, понадобилось четыре человека. На его вершине фигура, символизировавшая британскую нацию, благословляла новобрачных в античных одеждах. У ног Альберта сидела собака — символ верности, а рядом с королевой — пара голубков, олицетворявших вечную любовь. По бокам торт был украшен букетиками цветов и купидонами, о которых «Таймс» писала: «Мы смогли убедиться в том, что ни один из купидонов не был похож на лорда Пальмерстона!» Министр иностранных дел, прозванный за свои подвиги на любовном фронте «Купидоном», недавно женился на сестре лорда Мельбурна.

Банкет продолжался до четырех часов утра. Как и всякая новобрачная, королева сменила свое расшитое флёрдоранжами платье на другое — тоже белое, подбитое лебяжьим пухом. А на голову надела бархатную шапочку, украшенную перьями марабу.

Она удостоила лорда Мельбурна короткой беседы. «Лучшего и желать нельзя было», — с улыбкой проговорил премьер-министр, имея в виду всенародную радость. На Лондон спускались сумерки, повсюду включали иллюминацию. Этим вечером все театры бесплатно открывали двери публике. Крайне взволнованная Виктория заметила, что у ее премьер-министра очень усталый вид. Трехлетний период задушевной дружбы королевы с убеленным сединами политиком закончился.

Новобрачные отбыли в Виндзор в простеньком экипаже — «старой дорожной карете, сопровождаемой форейторами без ливрей и немногочисленным эскортом», — писал лорд Гревилл. Виктория не выпускала руки своего возлюбленного Альберта из своей, от криков толпы и четырехчасового путешествия по тряской дороге у нее началась мигрень. В Виндзоре их лошадям вновь преградила дорогу праздничная толпа с зажженными факелами.

Но вот наконец они остались одни. Усталые и напряженные. Королева приказала подать им ужин прямо в их покои. Альберт сел за фортепьяно. Она прилегла на софу. «Он сжал меня в объятиях, и мы слились в бесконечном поцелуе...»

С первых же мгновений эта пара, столь мало подходившая друг другу по характеру и темпераменту, оказалась спаянной сильнейшим физическим влечением. «Ночью мы почти не сомкнули глаз, — признавалась она в своем дневнике, не жалея восклицательных знаков. — Когда я увидела рядом с собой это ангельское лицо, меня обуяли такие чувства, что просто невозможно их передать! Он был так красив в