прогулку без своего «телохранителя». Бедняге Брауну было так плохо, что она даже отменила свою экскурсию в Венецию, куда была приглашена одним из ее шотландских подданных, у которого был там собственный дворец. В Милане, в главном соборе города ее обступила такая плотная толпа желающих поближе рассмотреть ее, что она, к своему неудовольствию, была вынуждена быстро ретироваться. «Если бы королева находилась здесь с официальным визитом, у нас было бы пятьдесят карабинеров и не было бы никаких проблем, но она заявила и не устает повторять, что речь идет о частной поездке, поэтому в нашем распоряжении их всего двое!» — воскликнул в раздражении Понсонби.
Выздоровевший, но вечно недовольный Браун не расставался со своей шляпой, которая защищала его от этого «damned» солнца. «Он похож на англичанина на отдыхе, который не знает, чем себя занять», — заметил с иронией секретарь королевы. Иногда Виктория просила остановить карету, чтобы сделать акварельные наброски. Но шотландец не позволял ей этого, боясь покушений: «Он конечно же преувеличивал опасность и сегодня в течение всей прогулки, кстати сказать, чудесной, упорно не сводил глаз с лошадиных хвостов».
Она не боялась никаких угроз. И обожала путешествия. Впервые она не скучала по Шотландии и тихому уединению в Глассалт Шил. Она не жаловалась ни на бессонницу, ни на усталость. Теплые краски, мягкий климат, средиземно-морское веселье привели ее в хорошее расположение духа. Ее забавляли сопровождавшие ее карету два карабинера и «смешные черные свиньи, у которых здесь очень длинные ноги». Ей вновь было двадцать лет.
24 мая 1879 года королева отмечала свое «старушечье шестидесятилетие». К этому времени у нее уже было двадцать семь внуков. А двенадцать дней назад родилась первая правнучка: Феодора. Шарлотта, дочка Вики, год назад пышно отпраздновала в Берлине свою свадьбу с принцем Саксен-Мейнингенским. Вечером после торжества, вдоволь наплакавшись, Вики писала матери: «Матери не теряют своих дочерей, если те любят их так, как люблю вас я».
В каждую годовщину ее рождения непременно палили из пушек, подданные ее по всей империи возносили за нее молитвы, а внуки вбегали утром в ее спальню. Они осыпали ее кровать лепестками роз, обнимали и целовали. Вечером они разыгрывали перед ней домашний спектакль под названием «День рождения бабушки».
Виктория, тиранившая своих детей, любила общаться с внуками и получала от этого огромное удовольствие, а те, в свою очередь, обожали бабушку, особенно сыновья Берти: Эдди и Георг. Однажды, в день отъезда в Бальморал, Браун перепугал начальника вокзала своим криком: «Королева желает, чтобы дети ехали с ней!» Она беспокоилась о их будущем. Юные принцы, которым было четырнадцать и пятнадцать лет, осваивали морское дело на «Британии». Виктории не нравились эти морские походы вдали от родных берегов, ведь именно они превратили ее милого Аффи в грубого мужлана и отдалили его от семьи. Старший из мальчиков был вялым и каким-то недоразвитым. Его даже принимали за близнеца его младшего брата. Виктория сомневалась, что он сможет когда-нибудь стать для Англии хорошим королем. Герцог Кембриджский вскоре напишет ей, что этот юноша «ни на что не годен».
А еще ее сильно беспокоили высокомерие и грубый нрав Вильгельма Прусского. Вместе с Вики она перепробовала все средства в надежде вылечить его левую руку, атрофированную с рождения. В десять лет Вильгельм не мог ни быстро бегать, ни ездить верхом, ни даже самостоятельно разрезать кусок мяса в своей тарелке. Врачи привязывали вилку к его усохшей руке, чтобы хотя бы таким образом приучить его действовать ею. Виктория подарила ему пони, и он приложил немало сил, чтобы научиться вскакивать в седло так же легко, как это делали другие дети его возраста. Вики отправила его вместе с братом в лицей Касселя, где с ним обращались, как со всеми остальными учениками.
Но три победоносные войны и то, что его дед стал императором, внушили ему мысль о собственном величии. Своему отцу-либералу он предпочитал деспотичного и воинственного Бисмарка, который люто ненавидел Гладстона и британскую демократию. Он считал непатриотичной любовь своей матери к Англии. Но уважал и боялся свою английскую бабку. Однажды он отказался поздороваться со слугой, как она того требовала. Буквально испепеленный ее взглядом, он подчинился, склонившись в поклоне почти до земли.
Осиротевшие дочки Алисы чаще других испытывали на себе нежность королевы. После смерти матери они уехали из Осборна в сопровождении гувернантки-англичанки, которой Виктория дала распоряжение ежедневно присылать ей отчеты об успехах принцесс. Особенно она была привязана к старшей из сестер, Виктории, та обладала яркой, породистой внешностью, но, к сожалению, прониклась ненавистными бабке республиканскими идеями. Королева считала себя ее второй матерью и однажды в порыве нежности подписала свое письмо к ней: «Твоя мамочка».
Она даже хотела женить их овдовевшего отца, великого герцога Гессенского, на Беатрисе. Но англиканская церковь запрещала мужчине вступать в повторный брак с сестрой покойной супруги. Увы, изменить этот закон ей не удалось! Дорогой Диззи не смог провести его через палату лордов, где против его принятия восстали заседавшие там епископы.
Великий визирь, чьи легкие были съедены табаком и лондонским смогом, не имел больше сил, чтобы бывать в гостях у своей королевы. «У столь Могущественной государыни не должно быть больного премьер-министра», — убеждал он ее, согнувшись пополам в приступе астмы. А сам между тем вовсе не собирался уходить в отставку, несмотря на сгущавшиеся над ним тучи.
Хотя банки в Сити процветали, обстановка в стране была далеко не радужной: к промышленному спаду и неурожаям последних лет добавились волнения в Южной Африке, где зулусы перебили около шестисот колонистов и огромное множество их покалечили. Верный политике британского гегемонизма Дизраэли решил отправить туда войска, дабы сохранить империи эти территории.
Юный Луи-Наполеон, которому исполнилось двадцать три года, воспылал желанием отправиться в эту экспедицию. Виктория отправила его учиться в военную школу в Вулидже: «Кто знает, какая судьба его ждет?» Он был юношей как раз такого типа, какой больше всего нравился королеве: с мечтательным выражением лица, обрамленного темными локонами, и шармом, унаследованным им от отца. Если бы можно было выдать Беатрису замуж за одного из Наполеонов, не вызвав возмущения как у англичан, так и у французских бонапартистов, он был бы ей идеальным зятем.
Молодой человек снискал симпатию не только королевы, но и Берти, который часто приглашал его в Мальборо-хаус на свои веселые вечеринки. Их выдумкам не было предела: однажды они через окно втащили в дом осла, нарядили его в ночную рубашку и уложили в постель одного из гостей. В другой раз мужчины устроили побоище мешками с мукой, и Луи-Наполеон, атаковав принца Уэльского, обсыпал его мукой с головы до ног. Вышел бы из него великий монарх? Берти в этом даже не сомневался.
На военных парадах юного Бонапарта всегда встречали восторженными криками. Но, гарцуя рядом с каретой королевы и Беатрисы, великой славы было не снискать, а вот карательная экспедиция против зулусов могла стать для него долгожданной возможностью проявить свою храбрость. Герцог Кембриджский, главнокомандующий английскими войсками, поначалу отказался зачислить его в экспедиционный корпус к огромному облегчению французской экс-императрицы, которая продолжала носить траур по мужу и жила теперь лишь ради своего любимого сына. Но видя, как сильно расстроился Луи-Наполеон, Евгения дрогнула и позволила ему написать повторное прошение: «Эта война дает мне возможность выказать мою благодарность королеве и британской нации... Когда в Вулидже, а позже в Альдершоте я имел честь носить форму английских войск, я лелеял надежду, что пройду крещение огнем под знаменами наших союзников- англичан. Теряя эту надежду, я теряю смысл своего пребывания в Англии...» Герцог Кембриджский показал это письмо королеве, которая растрогалась, прочитав его.
Правительство же не проявляло ни малейшего энтузиазма по этому поводу. «Я не вижу никаких оснований для поездки (в Южную Африку) этого фата, императорского сынка. Я считал, что мы договорились и не позволим ему участвовать в этой экспедиции. И вот он едет туда, а королева принимает его перед отъездом... Что тут еще сказать? Ее Величество прекрасно знает, что я не испытываю ни малейшей симпатии к этим Буонапарте», — писал разъяренный Дизраэли лорду Солсбери.
