лед и Черчилль и даже сама Виктория танцевали с ним.
Как и королева, Браун терпеть не мог Гладстона, которого называл «римлянином». Но всегда был «вежлив» с Дизраэли, поскольку прекрасно понимал, что должен приноравливать свои симпатии к симпатиям ее величества. В своих ежедневных письмах к Вики Виктория перестала жаловаться на свои нервы и свою «бедную голову».
Титул императрицы доставлял ей безумную радость. Любые свои записки она теперь подписывала не иначе как «К.И.В.» (королева императрица Виктория). В этот день, 1 января 1877 года, эта новость была официально доведена до всех индийских магарадж, приглашенных в Дели на роскошный прием — «durbar». В честь этого события в Виндзорском дворце был устроен большой банкет. Черное платье королевы почти скрылось под каскадами драгоценностей. После ужина Дизраэли поинтересовался у ее величества, все ли индийские украшения были сегодня на ней. «О, нет! Я вам сейчас покажу остальные». И по ее приказу слуги внесли три тяжеленных чемодана. Дерзкий лорд Гамильтон не смог удержаться и представил себе, как бы смотрелась вся эта роскошь на некой высокой брюнетке.
Это посвящение в императрицы, дарованное Виктории Дизраэли, все эти победы и разные другие подарки словно высвободили ее неукротимую энергию. И вот она уже вновь с удовольствием занялась политикой и погрузилась в свою «работу королевы».
Уже полгода Англию лихорадило. По всей стране прокатилось не менее пятисот манифестаций, на которых собравшиеся осуждали жестокости, творимые башибузуками на территории Болгарии. Новые сведения о массовых убийствах православных христиан и надругательствах над женщинами подняли волну народного гнева, и Гладстон, отошедший от дел и углубившийся в теологию, вернулся к политической деятельности и принялся клеймить геноцид. По вечерам на собраниях своих единомышленников он громовым голосом призывал проклятия на голову убийц их братьев-христиан и на голову турецкого султана, этого «дьявола Абдула». Люди рвали друг у друга из рук его памфлет, двести сорок экземпляров которого разошлись за две недели. Герцог Сазерленд обвинял его в том, что он является шпионом русского царя и находится у него на жалованье. Разве не пил Гладстон чай у своей любимой Лауры Тислетвайт вместе с послом России графом Шуваловым?
Виктория погрузилась в чтение последнего тома «Жизнеописания принца-консорта», написанного Теодором Мартином, в котором речь шла о Крымской войне. Народ и пресса протестовали тогда против излишне пацифистского курса правительства. А Альберт выступал против политики русского царя, направленной на расчленение Центральной Европы на мелкие княжества, которые легко контролировать.
Когда в июне русские войска форсировали Дунай, королева с присущей ей воинственностью вновь возвысила свой голос: «Мы никогда не позволим русскому царю вступить в Константинополь». Ее, как и всех ее подданных, потрясли ужасы, творимые турками. Но она винила русских в том, что те подстрекают болгар к восстанию. А кто был заодно с Россией? «Этот гнусный тип... этот подстрекатель бунтовщиков... этот сеятель раздора... этот полубезумный Гладстон». Ее взгляд способен был пригвоздить к земле любого, кто осмеливался заговорить с ней об успехе его памфлета. Ее ненависть к этому лесорубу-проповеднику была почти патологической. Такой же глубокой, как и к русским. Она словно с цепи сорвалась. Царь бросил вызов не турецкому султану, а английской королеве.
Дизраэли направил английский флот в залив Безика, но в парламенте две партии, которые отныне называли «либеральной» и «консервативной», резко разделились на сторонников и противников войны. Правительство стояло на пацифистских позициях. Министр иностранных дел лорд Стэнли, ставший лордом Дерби после смерти престарелого герцога, довел через своего посла до сведения турецкого султана, что Англия будет сохранять нейтралитет. «Это выводит королеву из себя», — писала Виктория Дизраэли.
В ноябре на Кавказском фронте русские захватили Армению, а великий князь Николай[117], возглавлявший Дунайскую армию, подошел в этот самый момент к вратам Блистательной Порты. Через Алису царь передал следующее послание: «Мы не можем и не желаем ссориться с Англией. Нужно быть полным безумцем, чтобы мечтать об Индии и Константинополе». Но королева не верила этим русским сказкам. Константинополь! Екатерина II всегда о нем мечтала. Виктория бомбардировала министров своими записками. Она устраивала смотры своих войск, грозила отречением от престола. Дизраэли был болен и скрывался в своей загородной резиденции. «Моя фея пишет мне каждый день и телеграфирует каждый час», — стонал он. 15 декабря она приехала к нему с визитом в Хьюгенден вместе с Беатрисой. Один из друзей Гладстона иронизировал: «Королева демонстративно отправилась к Дизраэли, чтобы пообедать с ним в его гетто». А Виктория в очередной раз пыталась уговорить своего премьер-министра проявить смелость и «ускорить развязку». В первый день нового года в Виндзорском дворце она записала в своем дневнике мольбу о том, чтобы «амбициозная агрессивность и не имеющее себе равных двоедушие русских были наказаны».
14 января 1878 года в Осборне шотландец Грэхем Белл продемонстрировал королеве свое изобретение: телефон. Она поговорила по нему с сэром Бидцалфом, который находился в коттедже неподалеку, но ее разочаровало, что было плохо слышно орган и рожок, игравшие на том конце провода. Спустя всего лишь несколько месяцев англичане пустят в широкую продажу этот маленький деревянный аппарат, который перевернет жизнь людей.
А Виктория думала лишь о царе: «О, если бы королева была мужчиной, то сама бы отправилась туда и преподала бы хороший урок этим ужасным русским!» Ах, как же она жалела, что рядом не было упрямого Пальмерстона, который прекрасно умел «возвысить» свой голос в защиту чести британской короны. Чтобы подстегнуть все еще колеблющегося Дизраэли, она предложила ему принять от нее орден Подвязки. Но тот отказался. Осунувшийся, страдающий от ревматизма и подагры, к которым присовокупился приступ нефрита, премьер-министр разрывался между своим другом лордом Дерби, убежденным пацифистом, и своей воинственно настроенной «феей». Лорд Дерби порой злоупотреблял алкоголем и пьяным приходил на заседания Совета министров, а потом распускал язык, и его жена, приятельница графа Шувалова, информировала русского посла обо всех планах правительства. Шувалов вслед за царем считал Викторию «полоумной старухой», а Дизраэли «клоуном от политики». Но не один лорд Дерби выступал за мир, его поддерживал министр по делам колоний лорд Карнавон. А также молодой лорд Солсбери, который вскоре сменит лорда Дерби. Между тем вся Англия в унисон со своей королевой требовала вступления в войну с русскими. Число митингов множилось. Манифестанты перебили стекла в доме Гладстона, который вынужден был вместе с женой укрыться у друзей. Но Дизраэли, по-прежнему больной и слабый, никак не решался на объявление войны.
И вновь Виктория пригрозила ему, что отречется от престола: «И тогда другой наденет мою корону». Она никогда не опустится до того, чтобы «целовать сапоги варваров». Дизраэли прикрывался тем, что его министры пригрозили ему уйти в отставку. Во время одного из ужинов в Букингемском дворце королева, которой все это надоело, сделала выговор «этому нелепому (хотя и умному в некоторых отношениях) лорду Карнавону». Она писала Вики: «Я нападала на него горячо и возмущенно — нужные слова нашептывал мне на ухо британский лев, — а он выглядел растерянным, но не собирался отказываться от своего мнения! И был готов на весь свет объявить о том, что мы не способны действовать!!! Ох, до чего же сегодняшние англичане не похожи на тех, что были раньше! Но мы отстоим свои права и свою позицию наперекор всему. Британцы никогда не станут рабами, таков наш девиз. Я признаю, что никогда не говорила с такой горячностью, как вчера вечером».
Она вновь вспылила, когда узнала, что Аффи вместе с Людвигом Баттенбергским принимал на борту военного корабля «Султан», стоящего на рейде вблизи Константинополя, родного брата Людвига — Сандро, которого русский царь намеревался посадить на трон будущей объединенной Болгарии. Она потребовала наказать обоих, а сыну запретила возвращаться в Англию из опасения, как бы он не заразил своим русофильством остальных братьев и сестер. К счастью, адмирал Хорнби, командовавший английским флотом, видел, что принц Баттенбергский поднимался на борт «Султана» не в русской, а в немецкой военной форме, поэтому адмирал не стал делать Аффи выговор, а ограничился «дружеским внушением».
А обескровленная Турция все еще ждала английского подкрепления. Трижды флот получал приказ выдвигаться. И трижды этот приказ отменялся. «Боюсь, что мы выставляем себя на посмешище перед всем светом, поскольку умеем только лаять, а не кусаться», — сокрушался Берти. Русские войска были в трех днях пути от Константинополя. 19 февраля в местечке Сан-Стефано был подписан мирный договор. Султан
