— Я думала, тебя это еще интересует.
— Что?
— Работа в полиции.
Клэй не отрывал глаз от дороги.
— Я ошибалась?
— Все меняется.
— Даже важность твоей работы? Вспомни, сколько ты сделал для города.
Пальцы Клэя еще сильнее впились в руль. Обычно такие красивые, эти пальцы на мгновение показались ей грубыми, красными, почти неузнаваемыми.
— Там мне бы платили двести штук в год, — сказал он. — На начальном этапе. Это ты учла?
Сейчас Клэй зарабатывал семьдесят семь с половиной тысяч, Нелл — почти сорок, хотя начисление приостановили до открытия музея.
— Но ведь не в этом дело, правда?
— Конечно нет. Мы же лучше всех.
— Ты же знаешь, что я не это имела в виду.
— Тогда и не говори.
Нижний город остался позади. Несколько человек проводили их типичными «послебернардиновскими» взглядами, полными укоризны. Нелл вдруг поймала себя на нелепой ненависти к тому, что ненавидеть в принципе нельзя: к стихийному бедствию, к буре, принесшей столько несчастья. Но ненавидела она не только природу, а еще и этот глупейший разговор. Нелл уже готова была обо всем забыть, «вычеркнуть слова из протокола», когда Клэй заговорил вновь:
— А о чем еще вы беседовали?
— Кто «мы»?
— Вы с Кирком. В лодке.
— Ни о чем. — Ей тут же стало стыдно за то, с какой поразительной легкостью она солгала. Солгала так быстро, что не успела осознать, какую именно тему она утаила: гипноз. Гипноз как способ вспомнить лицо на пирсе Пэриш-стрит.
— Ни о чем?
— Ни о чем таком. Просто болтали. — Теперь, когда она дополнила большую ложь мелкой, у нее на душе стало еще гаже.
Клэй свернул на Блу Херэн-роуд. В нескольких кварталах начиналась привычная, не изувеченная Бернардином жизнь. Чем дальше на север, тем меньше людей, тем веселее у них лица, тем меньше враждебности у них во взглядах (под конец взгляды можно было назвать безучастными). Теннисные корты были сейчас занавешены, и игроков не было видно, но тут в воздух взлетел мяч и, зависнув на фоне неба, стремительно упал.
— И что ты о нем думаешь? — спросил Клэй.
— О ком?
— О Кирке, о ком же еще.
— Я его почти не знаю. А почему ты спросил?
— Ты знакома с ним уже сколько… восемнадцать лет?
— Мы никогда не были близки. Мне всегда больше нравился Дюк.
— Почему?
— Возможно, потому что он твой друг. Между вами существует такая… особенная близость.
— Да?
— Ты же сам знаешь, Клэй.
Он кивнул.
— А почему ты спросил меня, что я думаю о Кирке? У тебя были веские причины?
— Нет.
— Это из-за той должности?
— Да. Из-за должности.
— Но ты бы все равно не работал на Кирка — по крайней мере пока он остается мэром. А если он станет губернатором?
— С чего это ты взяла?
— Вики сказала.
— О Господи.
— Мне Вики нравится.
— Она надолго не задержится.
— В смысле?
Клэй свернул на их улицу, поехал в гору.
— Дюк встретил новую девушку.
— Так они расстанутся?
— Очевидно.
Он припарковался на подъездной дорожке, между машиной Нелл и дочкиной «миатой». На крыше сидела белая чайка. Крылья ее были расправлены, как будто она пыталась обрести равновесие после полета или, наоборот, собиралась взлететь.
— То есть Вики еще не знает об этом?
— Ага.
— Но он все равно повез ее на Отмель Попугайчиков?
Клэй не ответил. В этом сжатом рассказе о прощальном подарке для бедняги Вики чувствовалась жестокость. Не та жестокость, с которой Бернардин разрушил их город, и не та, с которой убили Джонни, но все-таки жестокость. Впервые в жизни Нелл поняла женщин, которые ненавидят мужчин как таковых.
— Нора? — окликнула она, едва войдя в дом.
Ответа не последовало. Нелл поднялась наверх. В комнате дочери царил идеальный порядок: плюшевые звери рассажены по местам, мартышки, как всегда, свисают с потолка, чуть покачиваясь в потоках воздуха.
Выйдя из спальни, Нелл растерянно уставилась на лестничный пролет. Вдруг она услышала легкий стук в своем кабинете, как будто там что-то упало. Она пошла на звук. Дверь оказалась закрыта. Нелл открыла ее и обнаружила внутри Нору — та стояла на коленях перед шкафом, из которого на пол вывалились коробки и разрозненные бумаги. Заслышав ее, Нора обернулась, но безо всякой спешки или паники в движениях.
— Что ты делаешь?
— Ищу.
— Что ищешь?! Нельзя же просто так рыться в моих вещах.
— На твои вещи мне плевать. Я ищу папины. Где они?
— Я же говорила тебе: электричество отключалось. Все фотографии испорчены.
— А все остальное?
— Остальное?
— Его исследования, его документы. Его одежда, наконец!
Нелл много лет не вспоминала о вещах Джонни. Помнила только, как когда-то его мать пришла и сложила все в ящик.
— Все забрали его родители.
Глаза Норы забегали, как будто ей не давала покоя какая-то догадка.
— Должно же быть что-то еще.
— Я не понимаю, что ты надумала.
Нора поднялась с пола.
— Его убили. Почему ты не хочешь выяснить, кто это сделал?
Нелл не стала отвечать. Ее дочь сказала правду: она действительно не хотела выяснять.
— Или ты уже знаешь?
