Минут пять они сидели молча. Метлицкий расположился на лавке, закинув назад голову, Андрей прижимал к разбитой брови платок. Одежда у обоих была разорвана и вся в следах наземной рукопашной схватки.

– Хорошо хоть пистолет не потерял… – просипел майор, возвращая голову в нормальное положение. – Не наружу вылетел, а в брюки провалился.

– Надо было тебя по кобчику пинать, – с сожалением заметил Мартынов. – Ты где так бросать научился?

– Я чемпион Сибирского федерального округа по самбо.

– И наследник трех миллионов долларов, – упрямо заметил американец.

– Я тебе сразу рассказать хотел, а ты – по роже… Тебе лечиться нужно, Мартынов, а не за миллионами гоняться!

– За чужими, между прочим, миллионами, за чужими… И как-то я не заметил, чтобы ты мне что-то хотел рассказать. Опять мне показалось?

– Так вот, запомни фамилию, – устало сказал Рома. – Родищев. Не Радищев, а – Родищев! Это мой однокашник по детскому дому. За день до твоего появления в городе я задержал его по подозрению в том, что он мог быть свидетелем убийства.

– Первый раз за свою преступную практику слышу, чтобы человека задерживали по подозрению в том, что он был свидетелем, – ядовито процедил Мартынов. – Вы тут, суки, без воровского руля совсем потерялись.

– Так вот, – продолжил майор. – За день до твоего прибытия убили казначея гульковской бригады Захарку Большого. Есть основания предполагать, что это видел Лешка Родищев. Его тут у нас считают маленько тронутым. С головой у него не все в порядке. Вступительные в институт провалил, жизнь под откос покатилась, дворником парень стал, хотя чему удивляться? В молодости он перспективным малым никогда не считался. Скорее туповат. В детдоме материал плохо усваивал, не успевал нигде. А сейчас прибился к бабке одной, Чувашихой ее зовут. Ворожея и знахарка. Травку ей из леса таскает, грибки там разные собирает для снадобий… В общем, живет жизнью, не обремененной обязательствами.

А тело Захарки нашли случайно. Лисица землю рыла, а мужик, который в лесу грибы собирал, заметил это, встревожился, да и звякнул куда следует. «Куда следует» приехали и нашли труп. Год этот, бабка Чувашиха говорит, кровавый…

– Почему? – удивился Андрей.

– Лис много расплодилось. Я не верю в это, хотя лисиц действительно много. Опера районные землю подняли, а там – Захарка с пробитой головой. Много мне думать не пришлось по этому поводу. Месяц назад Захарка общак спустил москвичам, а тебе не нужно объяснять, что за это казначею бывает.

– Про Родищева, пожалуйста, – напомнил Мартынов. – Мне Захарка – как зайцу туалетная бумага.

– Так вот, в тридцати метрах от места захоронения мои оперативники корзинку нашли, полную мухоморов, и ножик при ней. А какому нормальному человеку понадобится корзина мухоморов? Только Чувашихе, которая в двух километрах от леса проживает. Сама она, понятно, в лес двинуть не могла – в девяносто по грибы не ходят. Собирал отраву, конечно, Лешка. И я задержал его. Но перестарался немного, парень в обморок упал и, как мне сообщают, а я каждый день звоню в больницу, в сознание до сих пор не пришел.

– Ты, конечно, звонишь в больницу не потому, что за здоровье парня волнуешься? – как-то странно улыбнулся Мартынов.

– Ты дело послушать хотел? – недовольно поморщился Рома. – Тогда слушай, а не задирайся. Эстет… – Стерев с губы каплю пота, он немного помедлил и снова продолжил рассказ: – Лешу в детдоме били сильно. Странный он парень был. Сколько помню, он постоянно себе на уме был. То ли запугал его в младенчестве кто, то ли помнит что-то жестокое… В общем, вел он уединенный образ жизни и ни с кем никогда не общался. А в детдоме, знаешь… Ты ведь не из детдома, верно? Я это еще тогда понял… Тому, кто живет без родителей, нельзя одиноким быть. Это как на зоне, правильно? Здоровье у него не ахти какое было, вот и били его все кому не лень. Гадко, согласен, но в каждом мужском коллективе свои правила, и не мне тебе это объяснять. Так вот, когда он в обморок у меня в кабинете упал, я «скорую» вызвал, а пока она ехала, откатал его руки. Лист свернул и в карман положил, чтобы потом передать дактокарту экспертам.

– Зачем? – Мартынов вытряхнул из пачки две сигареты и протянул одну из них Метлицкому.

– На ноже в корзинке наверняка «пальцы» остались. Я нож экспертам передал, они экспертизу провели и сказали, что эти «пальцы» еще нигде не фигурировали. Иначе говоря – человек не из мира криминала. Вот я и хотел Лешкины отпечатки с теми, что у экспертов, сравнить. Совпали бы – можно смело брать Родищева и добиваться признания по поводу того, что он был свидетелем убийства Захарки Большого.

– Я ничего не понял, – Мартынов сплюнул на землю. – Ты зачем мне эту галиматью рассказываешь?

– Затем, что я лист с отпечатками Родищева положил в карман пиджака! Вот этого, что под курткой… Когда мы были в банке, и я «откатал» свои руки, ты велел мне положить лист в карман, и мы пошли к управляющему отправлять факс! А лист я положил в тот же карман, где уже лежала дактакарта Родищева! И когда ты потребовал, я вынул первый попавшийся лист и отдал тебе! Лист, который был подписан: «Для Метлицкого Р. А.»! Его ты уничтожил на улице зажигалкой! А сейчас у меня в руках лист, который подписан: «Метлицкий Р. А.». И это тот самый, на котором мои отпечатки пальцев. Ты отправил факс не с моими «пальцами», а с «пальцами» Алексея Геннадьевича Родищева. Теперь ты все понял или настолько туп, что опять полезешь в драку?

Андрею захотелось дойти до ближайшего тополя, которых в Новосибирске было, слава богу, в изобилии, снять брючной ремень и затянуть на нем петлю.

– Где сейчас этот Алексей Геннадьевич Родищев? – с натугой вымолвил он. – Где, Метлицкий? Только не говори, что он умер не выходя из комы, что его кремировали, тля изъела… Где этот Родищев?

– В больнице он! Сейчас скажешь: «поехали!»?! Надоел ты мне, как муха во сне! Откуда тебя черт принес?! Ты посмотри, какая погода в Новосибирске все эти дни! И теперь посмотри, какая у меня рожа! Ты в этом городе уже половине жителей жизнь испоганил!

Мартынов сдернул с плеч порванный пиджак и потянул майора в сторону улицы.

– Этот костюм стоит полторы тысячи долларов. Если ты сейчас не поедешь со мной в квартиру Коломийца, я испоганю жизнь второй половине.