грозило разразиться волнение.

После этого разговор об общих знакомых, померанских усадьбах, сражении у Скагеррака. Иногда из- за мебели выглядывала дроковая кошка[465] или, как тень, проскальзывала из одного укрытия в другое. Я нашел подтверждение описанию Брема, согласно которому это животное состояло, казалось, из одних сочленений. Оно очень пугливо и позволяет брать себя только одной из внучек. Дети бледны; надолго малярии избежать невозможно. Первый супруг фрау Тюббен, господин фон Тидеманн, много лет тому назад умер здесь от анемии, потому что, как думают, он слишком много или слишком долго принимал резохин. Мы каждую среду глотаем наши пилюли и правильно делаем. Когда я вечером сидел над своими записями, вокруг лампы летали москиты. Кроме того, необходима домашняя обувь, ибо бурые многоножки, заползающие через прихожую, могут оказаться ядовитыми.

После того как в первой половине для я осмотрел выращиваемые для Boehringer лекарственные растения и с сеньором Тюббеном навестил одного древнего пастуха, мы выехали к Маннхардтам на их fazenda Рио Бунго.

Иоханнес Маннхардт, 1880 года рождения, патент от 1898 года, артиллерист во время войны с гереро, был ранен в 1904 году, а в 1914 попал в плен к англичанам. Отпущенный под честное слово, он посвятил себя своей ферме. Потеряв ее, он в 1919 году вернулся в Германию, однако больше не мог там прижиться. «У меня, собственно, было намерение отправиться в Восточную Африку, но оказалось, что англичане присвоили себе не только страну как таковую, но также частные владения и, как почти все другие колониальные державы, не разрешили нам въехать». Единственным исключением оказались португальцы, и тогда, продав мебель и одолжив немного денег, Маннхардт с семьей отправился в Анголу. Он стал выращивать кофейную культуру в Либоло; первые растения он пешком отнес наверх в рюкзаке. Успех, пришедший через много лет, был по достоинству оценен и португальцами. Друзья и родственники двинулись вслед, так что с годами на плоскогорье расселился широко разветвленный клан.

Я смог передать ему приветы от брата по ордену Кирххайма. Оба были товарищами по войне с гереро и с тех пор больше не виделись. Тогда Кирххайм имел редкую, даже уникальную команду: он командовал в Калахари взводом верховых верблюдов, где разведчиками были бушмены. Pour Ie Merite[466] в октябре 1918 года, Рыцарский крест — уже генералу — во Второй мировой войне после Эль-Аламейна.

Время до еды и часть второй половины дня мы провели в оживленной беседе. Это было неудивительно, поскольку очевидцев, осознанно переживших начало века, и притом в необыччных условиях службы, встретишь нечасто. Разумеется, вплетаются нити времени. Например, как приятная прибавка все еще начисляется пенсия. Когда я задумываюсь о том, что нынче она платится уже при четвертом режиме, через войны, революции и инфляции, то должен признать, что бюрократия, кошмар которой никто не передал лучше Кафки, имеет и свои светлые стороны.

На столе было vinho verde и старый портвейн; генерал писал, уведомляя меня, что Маннхардт сумеет позаботиться «об алкоголе». Здесь напоминаний о нем не требовалось, хотя, стоит заметить, Кирххайм имел в виду спирт для моих препаратов. Недоразумение напомнило хозяйке дома о том, что сад страдает от «нашествия французов», и она попросила моего экспертного заключения. Я сразу почуял что-то необычное. Французы, эти жуки[467] в сине-красную полоску, являлись одним из моих любимых видов; я смог и здесь продолжить увлекательную работу с Mylabris[468]. В итоге выяснилось, что грядки с клубникой, плодоносящие круглый год, опустошали не они, а прожорливые, почти невидимые муравьи. В остальном же сад был в полном порядке; на этой высоте фрукты и овощи развиваются, как в субтропическом или даже умеренном поясе.

Цветами сада и зарослей занимается фрау Фрост, художница. Когда-то домашняя учительница детей четы Маннхардт, она, как уже многие, стала жертвой необоримого колдовства этого края и теперь скромно живет здесь своим искусством. Мы навестили ее в бунгало и застали за написанием натюрморта Rothschildia, что с красными и желтыми цветками стояла перед ней на столе. И хотя существуют превосходные фотографии этих цветов, такой акварели все же ничто не заменит.

Как почти на всех фазендах, усадьбу здесь тоже обступают со всех сторон могучие горы. Вечером мы опять наслаждались щедрым гостеприимством Кросигков и переночевали на прежней квартире.

С четой Трота, которая гостила у сеньора Кросигка, «дядюшки Фолрата», мы поехали в Салазар. Фамилия Трота известна со времен уже наполовину канувшей в Лету эпохи нашего господства на море. Один из них стоял на командном мостике рядом с адмиралом Шеером у Скагеррака. О другом, «Быке Трота», одной из легендарных фигур войны с гереро, я впервые услышал в Иностранном легионе от одного дезертира, который служил в германских колониальных войсках.

Нашей целью была Ботаническая станция, где сеньор Штауфф еще вчера купил растения, в частности, гревиллии[469], а также фруктовые деревья. Мы застали его с несколькими неграми за погрузкой в грузовик. Рядом с ним стоял директор предприятия, к зданию которого ведет импозантная аллея королевских пальм.

Директор, любезный, как почти все садовники и ревнители scientia amabilis[470], провел нас по своему царству. В этой области выпадает мало дождей; климатически она занимает срединное место между севером и югом Анголы. Это благоприятно в том отношении, что здесь удается выращивать растения всех зон страны, которая одной стороной граничит с Конго, а другой — с южноафриканской степью.

Среди пальм, привлекших мое внимание, пальма-пальмира[471] или винная пальма[472], которая, скажем, в Индии образует гигантские леса. На сухой почве она заменяет кокосовую пальму, поскольку дольше выдерживает засуху и умеет лучше использовать дождь. Крона, подобно опрокинутому зонту, веером развернута кверху, так что каждая дождевая капля достигает корней. У этой пальмы нет почти ни одной части, которая как-то не используется. Она дает вино, крепкий тодди[473], а также муку, овощи, твердую, как камень, древесину для токарей, столяров, плотников при строительстве дома и на верфях; метелками ее кроют крыши и удобряют поля, из них плетут корзины и циновки, и даже лист применяется или применялся, взамен бумаги, для «пальмира-книг». По нему царапали грифелем и написанное, натертое углем, делалось доступным для чтения.

Директор объяснил, что этим деревом кормились миллионы людей. Оно равноценно кокосовой пальме тропических побережий и архипелагов и финиковой пальме Северной Африки. Благодаря таким сведениям нам становится ясно, сколь мало мы ведаем о Земле — как если бы мы впервые открывали великую державу, о богатстве, даже о существовании которой мы бы и не догадывались, если бы какой - нибудь великий учитель вроде Александра фон Гумбольдта не открыл нам глаза.

Насаждения изобилуют причудливыми образованиями. Гигантский браунколь[474] напоминает канарское дерево[475], которое относится к ладанникам[476]. Его чрезмерно длинный ствол несет завитую крону, как шляпу со страусовым пером. Он тоже очень полезен; вообще даже этот беглый обход дал нам представление в том числе и об экономической ценности ботанических исследований.

Вероятно, в Стране великанов Гулливера изумляли стебли травы, как нас — посадки бамбука высотой в дом, мимо которых мы проходили, в то время как зеленые шесты поскрипывали на ветру. Наш путь шел за бурным ручьем, питающим два симметричных пруда. Картина для специалистов по садово-парковому ландшафту: из каждого сводом поднимался круглый остров с деревом путешественников. Белые малые цапли[477] перед ними ловили рыбу на мелководье. В таких