высокие сановники, ожидавшие гораздо большего. Забастовка иностранных участников авиационной недели стала главной сенсацией дня.

«Цель ее, – писала одна из столичных газет, – не дать Попову возможности остаться победителем...

Оказывается, все иностранные летуны, приехавшие на авиационную неделю, составляют одну группу, антрепренером которой состоит Христианс. Все остальные беспрекословно слушаются его приказаний и слепо ему повинуются, как „директору труппы”».

Демарш-забастовка Христианса и К° переполошила организаторов и распорядителей состязаний.

«Русские члены жюри были глубоко возмущены проделкою иностранных летунов, – отмечал на своих страницах «Петербургский листок». – Это шантаж!.. Это мошенничество!.. Это верх нахальства!.. – раздавались негодующие возгласы у сараев и в центре ипподрома по адресу забастовщиков. Попов, не обращая внимания на забастовку „коллег”, продолжал подготовлять свой второй „Райт” к полету.

В общей массе публика отнеслась к забастовке спокойно и скорее насмешливо, чем раздраженно. Однако не обошлось без инцидента между сторонниками Попова и франко- бельгийских забастовщиков. Весьма крупный разговор произошел между одним отставным генералом, одетым в штатское, и одним полковником, носящим французскую фамилию. Говорят, что следствием может быть дуэль, так как противники обменялись на французском языке довольно сильными комплиментами».

Чтобы полнее и как можно объективнее обрисовать обстановку, сложившуюся на пятый день соревнований из-за демарша иностранных участников, процитируем еще одну столичную газету:

«Как нарочно, на день забастовки летунов явилось громадное количество публики. Такой массы зрителей еще не было.

Христианс и его авиационная труппа упрямо стояли на своем:

– Если Попов полетит на втором аэроплане, мы не будем летать.

Русские авиаспортсмены тоже стояли на своем:

– Нет, Попов полетит... И другие авиаторы должны лететь.

– Ни за что! – резал и скандировал Христианс.

– Не полетим, – пищал Моран и размахивал руками Эдмонд.

Одна только баронесса де Ларош держалась в стороне от забастовщиков:

– Это мужское дело, не мое...

А время шло. Забастовка длилась уже три часа. Солнце начало садиться, озаряя ипподром багровым румянцем.

В восемь часов вечера аэросудьи решили уступить упрямым авиаторам:

– Ну, хорошо... Попов будет летать вне конкурса.

– Пускай себе летает. А мы полетим только на призы, – ответили Христианс и Моран.

Перемирие было заключено. Авиаторы вернулись к своим аэропланам».

Однако репортер не удовлетворился сказанным и снабдил корреспонденцию постскриптумом, весьма важным для понимания вспыхнувшего конфликта.

«Ни в правилах петербургской недели, – говорилось в приписке, – ни в правилах французских авиационных недель не было написано, что при новом аппарате надо начинать новый счет числа минут полета. Заведующий ипподромом полковник Ильенко показал правила Христиансу.

– Ну-с, скажите, где говорится, что нельзя летать на втором аэроплане? – торжественно вручил полковник Ильенко книжку правил бастующим авиаторам.

Те вертели книжку и так и этак. Но нужного для них правила не нашли.

– А все-таки мы не полетим! – кричит со злостью Христианс и бежит в свой сарай. За ним бегут его компаньоны. В сарае они совещаются... Более часа бегали они так. Им тыкали в лицо правилами, а они не хотели признавать».

И не признали, поставив устроителей авиационной недели в очень щекотливое положение, меж двух огней: уступить, поддаться шантажу или понести колоссальную денежную неустойку в случае досрочного прекращения состязаний. А может, есть какой- нибудь третий вариант?..

30 апреля, на шестой день состязаний, полетов не было: их отменили.

Попова на ипподроме ко времени начала полетов не оказалось. Он уехал в город, ибо чувствовал себя не совсем здоровым. После вчерашнего падения он жаловался на боли в груди, и хотя никаких повреждений у него не обнаружили, сотрясение, по-видимому, не прошло даром.

Зарубежные участники состязаний наотрез отказались летать, несмотря на весьма настоятельные просьбы устроителей недели.

– При таком ветре летать? – махал своими маленькими ручками Эдмонд. – Нет уж, благодарю покорно.

– Я не Попов и рисковать своей жизнью и аппаратом не хочу, – капризничал Христианс. – Пускай Попов летает: ему все нипочем, – иронизировал он. – Один аппарат разобьет – на другой сядет. А я себе такой роскоши позволить не могу.