— Какие там еще книги! — Окольский повысил голос. — Сплошные претензии к родителям. Нет машины, не ездим летом в Болгарию, к морю… Он хотел иметь все, не затрачивая ни малейших усилий… Такие они все…

— Как вы думаете, куда он сбежал?

— Если бы я знал, — твердо заявил Окольский, — не прятал бы. Человек должен отвечать за свои поступки. Это мое правило. Я сообщил вашим сотрудникам все известные мне фамилии его приятелей.

— Есть ли у вас родственники в провинции?

— Двоюродные братья в Люблине, но он их почти не знает.

— А девушки?

Окольский пожал плечами.

— Он был скрытным.

— Была одна, очень симпатичная, — проговорила хозяйка. — Болек познакомился с ней еще перед выпускными экзаменами, а потом все это как-то оборвалось. Впрочем… Он действительно ничего не говорил нам о девушках.

— Вы помните ее фамилию?

— Нет. Зосей ее звали. Она никогда к нам не приходила. Иногда звонила.

— А в последнее время?

— Редко.

— Не вспоминал ваш сын о девушке по имени Казя, Казимира?

— О такой не слышали…

— Я хотел бы увидеть его вещи, — сказал Кортель. — Письменный стол, записные книжки…

— Пожалуйста. У него отдельная комната. — Окольский встал. — Мы не мешали ему. Иногда проверяли, убирает ли он комнату, в порядке ли его вещи.

Комната Болека была небольшой, но светлой и приятной. Кровать, два стула, письменный стол. На журнальном столике у окна радиоприемник с проигрывателем. Множество пластинок.

Кортель наткнулся на записную книжку, стал читать.

«…Трудно создать какой бы то ни было общественный порядок. Каждого гложет червь сомнений. Необходимо все эти сомнения развивать. Человек может быть свободным только тогда, когда его не стесняют принципы, проистекающие из традиции или политических догматов. Познавать жизнь, знать ей цену, разрушать безжалостно — это первая заповедь свободы…»

«Интересно, это собственные его мысли или переписанные откуда-то? — подумал Кортель. — Однако, что за ерунда?…»

Он стал просматривать фотографии. Их было много. В основном различные пейзажи и виды Варшавы. Некоторые даже неплохие. Магазинная и трамвайная сутолока, серия снимков Старого Мяста, пляж… Снимки парней и девушек Кортель откладывал в сторону — потом нужно будет проверить, нет ли среди них знакомых лиц. На дне ящика он нашел фотографию самого Болеслава Окольского, снятого рядом с молодой девушкой. Они сидели на траве, на заднем плане — стена леса. Лицо девушки показалось Кортелю знакомым. Да это же секретарша инженера Ладыня! И зовут ее… Зельская. Точнее, Зося Зельская. Он показал снимок родителям Болека.

— Да, именно эта девушка, — сказала хозяйка. — Зося. Я думала, у них что-то получится, но ничего не вышло.

Инспектор Кортель положил фотографию в портфель. В самом ли деле ничего не вышло из этого? Информацию об особняке Ладыня Окольский мог без труда получить от секретарши инженера. А что произошло потом? Неужели Зельская замешана в этом деле? Он быстро попрощался с Окольскими и на площади Парижской коммуны сел в такси. Его агенты Борек и Людек получили новое задание…

Спустя дня два, под вечер, Кортель шел Аллеями Уяздовскими в сторону площади Трех Крестов. День был прекрасный, мимо проходили модно одетые парни и девушки. Он подумал, что любой из этих парней мог оказаться Болеславом Окольским. Все люди сегодня казались ему на одно лицо, словно он, инспектор Кортель, лишился вдруг профессионального чутья…

Он шел медленно, до встречи с Басей оставалось еще много времени. Они договорились встретиться в «Античном». «Надо наконец закончить эти свидания в кафе, — подумал Кортель. — Пора решать, мой дорогой, ты уже смешно выглядишь».

Два последних дня были для него очень напряженными. Вернувшись в комендатуру после визита к Окольским, он отчитался у шефа. Шеф — майор — был моложе Кортеля лет на десять. Выслушав инспектора, он театрально вздохнул.

— Когда ты наконец покончишь со своими кустарными методами? — начал он. — Вместо того чтобы являться с этим полуофициальным визитом к Окольским, надо было взять ордер на обыск. Прокурор звонит каждый час, — добавил он, — и спрашивает, когда поймаем этого Болека. А ты прогуливаешься по городу!

У шефа было принято решение: прежде чем вызвать Зельскую, необходимо провести тщательное расследование. Кортель заявил, разумеется, что ему не хватает людей, поскольку его люди ведут наблюдение за Золотой Аней. Шеф дал Кортелю еще одного сотрудника — сержанта Милецкого. Милецкий был мастером собирать сведения, пользоваться благосклонностью женщин. Невысокий, худощавый, он умел, как говорил Людек, улыбаться так, что любая женщина была не в состоянии отказать ему в информации. Уже на следующий день Милецкий принес Кортелю рапорт, сказав, что задание было не из трудных. В Институте технологии синтетических материалов он узнал немного. Впрочем, работал он осторожно, чтобы не вызвать подозрений. Ему удалось «закадрить» машинистку, печатавшую исключительно для руководителя института. Он пригласил ее на чашку кофе. Она съела два пирожных и крем (соответствующий счет Милецкий представил Кортелю), но о Зельской не смогла сказать что-либо интересное. «Это кто же, — спросила она, — не та ли, с маской святоши?» Есть ли у нее парень? Наверное, есть, но она его, по словам машинистки, «не показывает». Один раз, правда, очень давно, ее ждал с работы какой-то очкарик. На работе все знают, что в нее влюблен инженер Рыдзевский. «Хорошая партия, — сказала машинистка, — очень хорошая», — и попросила еще одно пирожное.

Значительно больше узнал Милецкий от хозяйки квартиры, где Зося Зельская снимала меблированную комнату. Вдова старшего советника министерства лесного хозяйства, как она с гордостью представилась, была не в меру разговорчива и весьма не безразлична к личной жизни своей молодой квартирантки. Милецкий на сей раз был подчеркнуто респектабелен, с уважением смотрел в глаза «пани советнице», обращаясь к ней, именно так он величал ее всякий раз. Она, конечно, вспомнила того парня в очках, который время от времени навещал Зосю. Она ведь «современная» девушка, хозяйка так и сказала — «современная», и потому пани советница не чинила квартирантке никаких препятствий, пусть принимает кого хочет, но, естественно, пани должна знать все. Милецкий тотчас же согласился с нею: хорошо, когда о людях знаешь как можно больше. Он достал фотографию, и она узнала Болеслава Окольского. В течение двух последних недель видела его дважды: один раз дней пятнадцать назад, а второй, пожалуй, дней пять тому. Это уже кое-что! Наконец после стольких усилий