переднике и чепце, напоминавшем шлем легионера, с театральным поклоном открыла мне дверь.

— Вы, должно быть, молодой господин Даниель, — сказала она. — Бернарда, к вашим услугам.

Бернарда говорила напыщенно, с акцентом, выдававшим в ней уроженку Касереса. Она устроила мне торжественную и обстоятельную экскурсию по резиденции Барсело. Квартира, занимавшая второй этаж, опоясывала все здание и представляла собой цепочку галерей, залов и коридоров. Мне, обитателю скромного жилища на улице Санта-Ана, она представилась миниатюрной копией Эскориала. Оказалось, что дон Густаво, кроме книг, первоизданий и прочих библиографических редкостей, коллекционировал статуи, картины и алтарные украшения, не говоря уж о бесчисленных образцах флоры и фауны. Я проследовал за Бернардой по галерее, а точнее, оранжерее, утопавшей в тропической зелени. Стекла рассеивали свет, золотистый благодаря частичкам воды и пыли, висевшим в воздухе. Где-то вздыхало фортепьяно, томительно обнажая нервные ноты. Бернарда пролагала путь, раздвигая заросли, орудуя грубыми руками портового грузчика, словно мачете. Я, стараясь не отставать, озирался по сторонам и насчитал с десяток кошек и пару огромных попугаев огненной расцветки — последних, пояснила служанка, Барсело нарек «Ортега» и «Гассет».[8] Клара ожидала меня по другую сторону джунглей, в зале, окна которого выходили на площадь. Облаченная в невесомые одежды из ярко-голубой турецкой тафты, она, объект моих смутных желаний, играла на фортепьяно в потоке рассеянного света, бившего сквозь круглое окно. Клара играла плохо, сбиваясь на каждой второй ноте, но для меня звуки сливались в божественной гармонии, а сама она — ее неуловимое подрагивание губ, легкий наклон головы, прямая спина — казалась небесным видением. Я хотел было кашлянуть, чтобы дать знать о своем присутствии, но меня опередил запах «Барона Денди». Клара резко оборвала игру, и ее лицо осветила виноватая улыбка.

— На мгновение мне показалось, что это мой дядя, — сказала она. — Он запрещает мне играть Момпу:[9] говорит, то, что я с ним вытворяю, — святотатство.

Единственный Момпу, которого я знал, был худосочный, склонный к несварению желудка священник, преподававший нам физику и химию, и подобное совпадение показалось мне чудовищным, более того — невозможным.

— По-моему, ты играешь прекрасно, — заметил я.

— Если бы! Дядя, настоящий меломан, нанял учителя музыки, чтобы как-то со мной совладать, молодого многообещающего композитора. Его зовут Адриан Нери, он учился в Париже и Вене. Я тебя обязательно с ним познакомлю. Он сочиняет симфонию, которую исполнит Барселонский городской оркестр, потому что его дядя занимает там высокую должность. Он гений.

— Дядя или племянник?

— Даниель, не будь злюкой. Уверена, Адриан тебе очень понравится.

«Как летом снег», — подумал я.

— Хочешь перекусить? — предложила Клара. — Бернарда готовит печенье с корицей, от которого проходит икота.

Мы закусили на славу, мгновенно уничтожив все, что нам принесла Бернарда. Я не знал, как следует вести себя в подобных случаях и что делать дальше. Клара — казалось, она просто читала мои мысли — намекнула, что я могу, когда захочу, приступить к чтению «Тени ветра» и, если готов, должен начать с самых первых страниц. Подражая голосам национального радио, которые ежедневно, после полуденного «Ангелуса»,[10] с образцовой торжественностью выдавали патриотические рулады, я принялся вновь читать роман, только на этот раз вслух. Мой голос, поначалу несколько напряженный, постепенно становился раскованнее, и вскоре я забыл, что читаю вслух, вновь захваченный повествованием, обнаруживая в тексте каденции и ритмы, сменявшие друг друга, словно музыкальные мотивы, распутывая загадки звуков и пауз, на которые в первый раз не обратил внимания. Новые детали, осколки образов и видений проступали сквозь строки подобно эскизу здания, набросанному под разными углами зрения. Я не умолкал в течение часа и прочел пять глав, когда услышал неумолимый бой многочисленных настенных часов, раздававшийся по всей квартире и напомнивший мне, что уже поздно. Закрыв книгу, я посмотрел на Клару. Она безмятежно улыбалась.

— Чем-то напоминает «Красный дом», но сюжет кажется менее мрачным.

— Подожди, — сказал я, — это лишь начало. Дальше будет хуже.

— Тебе пора, не так ли? — спросила Клара.

— Пожалуй что так. Я не то чтобы тороплюсь, но…

— Если у тебя нет других планов, приходи завтра, — предложила Клара. — Боюсь злоупотреблять твоим…

— Может, в шесть? — с готовностью откликнулся я. — Так у нас будет больше времени.

Встреча в фортепьянном зале квартиры на Королевской площади стала первой из многих в череде тех, что последовали в то лето 1945-го и последующие годы. Вскоре мои визиты к Барсело стали почти ежедневными, за исключением вторников и четвергов, когда Клара брала уроки у этого Адриана Нери. Я проводил в том доме долгие часы и со временем изучил каждую комнату, каждый закоулок и каждое растение в тропических зарослях дона Густаво. Чтение Тени ветра заняло недели две, но для нас не составило труда найти, чем заполнить последующие вечера. У Барсело была обширная библиотека, и, за неимением остальных романов Хулиана Каракса, мы проштудировали десятки книг других авторов, менее масштабных и более фривольных. Бывали вечера, когда мы почти не читали и посвящали все свое время беседам или выходили пройтись по площади, а то и до собора. Клара любила сидеть на скамейке под крытой галереей внутреннего двора, вслушиваясь в людской гул и улавливая звук шагов по мощеным переулкам. Она просила меня описывать фасады домов, людей, машины, магазины, фонари и витрины, которые попадались нам на пути. Иногда она брала меня под руку, и я вел ее по нашей и больше ничьей Барселоне, которую могли видеть только мы. Наш маршрут всегда заканчивался в кондитерской, на улице Петричоль, за чашкой сливок и сдобными булочками. Посетители порой переглядывались, а лукавые официанты не раз говорили мне о Кларе «твоя старшая сестра», но я пропускал мимо ушей все намеки и шутки. Иной раз, то ли из вредности, то ли из скрытой порочности, Клара делилась со мной столь необычными признаниями, что я не знал, как на них реагировать. Чаще всего она говорила о странном незнакомце, который подстерегал ее на улице, когда она бывала одна, и заговаривал с ней сухим, ломким голосом. Загадочный незнакомец, ни разу не назвавший себя, расспрашивал ее о доне Густаво и даже обо мне. Однажды он ласково провел рукой по ее шее. Эти признания были для меня мучительны. Клара рассказала, как однажды попросила таинственного преследователя разрешить ей изучить пальцами его лицо. Он промолчал, и его молчание она расценила как согласие. Однако стоило ей поднести руки к лицу незнакомца, как тот внезапно ее остановил, так что она едва успела к нему прикоснуться.

— Похоже, что на нем была кожаная маска, — утверждала она.

— Клара, ты все придумываешь.

Но она настаивала, что говорит правду, пока я наконец не сдался, терзаемый мыслью о незнакомце, который удостоился возможности прикоснуться к этой лебединой шее, а может, и не только к шее, в то время как мне вовсе не дозволялось выказывать обуревавшее меня желание. Если бы я был в состоянии спокойно размышлять, то, наверное, понял бы, что мое