молодой человек несколько странен.
А.А.: Простите, что я вмешиваюсь, но, по-моему, он имеет в виду совсем другие оковы.
Молодой человек (
О да! Не создан я для жизни при дворе,
К дипломатической не склонен я игре,
Я родился с душой мятежной, непокорной,
И мне не преуспеть средь челяди придворной!
Холмс: Успокойтесь, никто из нас и не собирается предлагать вам службу при дворе. Вас пригласили сюда для несколько иной цели. Садитесь, пожалуйста… Ну, господин профессор! Не напоминает ли этот господин вашего Чацкого?
А.А.: Да, Альцест весьма близок Чацкому по своему характеру…
Холмс (
А.А.: Конечно, знаком. Ведь это герой комедии Мольера 'Мизантроп'.
Холмс: Вы правы… (
Гена (
Холмс: Факт второй. Так же как вашего Чацкого, господина Альцеста окружающие называют за его прямоту в суждениях безумцем и даже глупцом…
Альцест:
Тем лучше, черт возьми, мне этого и надо:
Отличный это знак, мне лучшая награда!
Все люди так гнусны, так жалки мне они!
Быть умным в их глазах-да боже сохрани!
Холмс: Вот именно! Ну, господин профессор? Помните ли вы утверждение Чацкого, что в окружающем его обществе не странен только тот, кто на всех глупцов похож? Не близко ли оно словам Альцеста?
Гена: Точно!
Холмс: И притом прошу заметить, что совпадения эти отнюдь не частного характера. Они определяют самую суть личности Чацкого и Альцеста. Впрочем, пойдем дальше. Факт третий. Памятны ли вам последние строки финального монолога Чацкого?
А.А.: Еще бы! 'Вы правы: из огня тот выйдет невредим, Кто с вами день пробыть успеет, Подышит воздухом одним, И в нем рассудок уцелеет…'
Гена (
Холмс: Прошу вас, молодой человек.
Гена (
Холмс: Достаточно, благодарю вас. А что вы скажете на этот счет, господин Альцест?
Альцест (
Холмс: Ну как? Похожи, не правда ли?
Гена: Точно! Как это вы сумели?
Холмс: Я не был бы Шерлоком Холмсом, если бы не справился с этой пустяковой задачей.
Уотсон: Превосходно, Холмс! Но скажите, быть может, мы имеем дело с обратным влиянием? Возможно, русский переводчик комедии Мольера подчинился воздействию поэта Грибоедова?
Холмс: Я ждал этого вопроса, Уотсон. Нет! Текст монолога, который вы только что слышали, был переведен на русский язык поэтом Федором Кокошкиным в тысяча восемьсот шестнадцатом году. То есть за семь лет до того, как Грибоедов завершил работу над 'Горем от ума'… Я мог бы, господа, представить вам еще восемьдесят четыре доказательства своей правоты, но они могут быть оценены по достоинству только экспертами-криминалистами. Уотсон, где ваш цилиндр? В Ковент-Гардене сегодня дают 'Миннезингеров'. Мы еще успеем ко второму действию.
А.А.: Одну минуту, мистер Холмс.
Холмс: Как? Я вас не убедил? Вы не верите фактам?
А.А.: Напротив. Вы проявили редкую осведомленность, и ваши аргументы безупречны. Но все-таки вы ошиблись.
Уотсон: Холмс?! Ошибся?!
Гена (
А.А.: Да, там, где царствует одна логика, Шерлок Холмс не знает себе равных. Но тут ее недостаточно. Слов нет, Альцест в известной мере был предшественником Чацкого…
Гена: Вот видите!
А.А.: Да, таким же предшественником, как Чаадаев, Кюхельбекер, лорд Байрон. Каждый из них сыграл тут свою роль. Но главным прообразом Чацкого был совсем другой человек.
Холмс (
А.А.: Звали этого человека Александр Сергеевич Грибоедов.
Холмс: Как? Вы утверждаете, что Грибоедов изобразил в Чацком самого себя? (
А.А.: Это не только не сенсация – это даже не новость для тех, кто понимает природу художественного творчества.
Холмс: Как вам кажется, ваш великий поэт Пушкин достаточно понимал эту природу?
А.А.: Еще бы!
Холмс: Так вот! Пушкин утверждал, что между Грибоедовым и Чацким нет решительно ничего общего. Он уверял, что Чацкий гораздо глупее Грибоедова.
А.А.: (