писателях, вплоть до Пушкина. А себе он дает зарок: «Пора мне творить не стихи, а самого себя». Ст-ния, написанные в Новодевичьем монастыре, несут на себе печать замкнутой, обращенной в прошлое жизни, дум, сосредоточенных на смерти, и вместе с тем духовных озарении религиозно настроенного человека.
Расположение ст-ний и датировка представляют большую трудность. В архиве писателя (РГАЛИ. Ф. 464. Оп. 2. Ед. хр. 15) они подобраны по двум годам – 1929 и 1935. Но очевидно, что эта датировка условна: на многих листах обозначены две-три совершенно другие даты, потом зачеркнутые, и все они как бы приведены «к общему знаменателю». Нередко записанная в дневнике «заготовка» к ст-нию датируется позже, чем само ст-ние, что говорит о необязательности стоящей под текстом даты. К тому же часть ст-ний расположена в алфавитном порядке. Учитывая черновой характер авторских «подборок», публикатор предлагает сгруппировать ст-ния по циклам, пользуясь «подсказкой» автора, отказавшегося от замысла писать мемуарный роман «Истоки дней» фрагментарной прозой: «Писать надо дневник в стихах, ярко и образно изложить «се эти заметки и мысли. Поле богатое, И особый стиль для каждого рода и отдела (сны, детство, история, обрывки воспоминаний…» (Знамя С. 190). Составились такая схема: I. «Я в келье, как в гробу» (На кладбище), II. «Времени < тайный размах», III. «В твоих стихах мое трепещет детство», IV. (Учителя), V. «Верни меня к истокам дней моих», VI. «От сердца я излил благое слово» (Псалмы).
«Я В КЕЛЬЕ, КАК В ГРОБУ…»
Нине Манухиной. РГАЛИ. Ф. 2861. Оп. 1. Ед. хр. 413. Машинопись с приложенным конвертом из Нижнего Новгорода, штемпель: 31.5.26.
Н. И. Садовской. РГАЛИ. Ф. 464. Оп. 2. Ед. хр. 37. Л. 35.
Е. П. Безобразовой.
<На кладбище>.
«Над крышами клубится дым…». Ср. 3-ю строфу с записью в Дневнике от 27 янв. 1931 г.: «Будущую вечную жизнь за гробом можно сравнить со светом различной силы: кому сто свечей, кому двести, а кому и две. По силе и по заслугам» (Знамя. С. 179).
«Сжат холодный кулачок…». Ст-ние записано в Дневнике в августе 1933 г. после слов «мистические случаи из моей жизни» с последующими словами: «Ах, ты герой, семнадцатого корпуса кавалер» (Знамя. С. 187).
Лермонтов. В дальнейшем свое отношение к Лермонтову Садовский выразил в романе «Пшеницы и плевелы» (опубл. С. Шумихиным: Новый мир. 1993. № 11): «И знаете, кто герой романа? Мартынов <…> А Лермонтов фигура глубоко комическая. Отсюда невозможность дать его художественное изображение <…> Отчего бы не посмотреть на мир не только с литературной стороны, а и с человеческой, не с лица, а с изнанки» (Знамя. С. 192).
Пушкин. В 1930-е гг. Садовской «на пробном камне православия» изменил свои взгляды на литературу, в т. ч. и на Пушкина. «Пушкина необходимо преодолеть. Теперь это очень легко», «И то уж мне скучно становится читать даже Пушкина и Фета» (Дневник: 20 февр. 1931,26 июля 1933 – Знамя. С. 178, 185).
Фет. Фет – последнее звено в цепи «отказов» Садовского от прежних привязанностей в свете «перемены сознания» (метанойя), «создания новых мехов»: «Боже, пошли нового вина!», «Прочь, ветхий человек!», «И какая в сущности разница между Фетом и Некрасовым. Да никакой! Это безбожная литература», «Мой путь от Фета к Филарету» (Знамя. С. 183,184, НИОР РГБ. Ф. 669. Карт. 1. Ед. хр. 12. Л. 44).
«Дух на земле – что пленная орлица…». Садовской полемизирует с Фетом во взглядах на искусство, выраженных в ст-нии «Поэтам» (1890):
В ваших чертогах мой дух окрылился,
Правду провидит он с высей творенья;
Этот листок, что иссох и свалился,
Золотом вечным горит в песнопенье.
«Назойливой гурьбой в уме теснятся предки…». Ср.: «'Истоки дней' [задуманная эпопея семи семилетий 1881-1930. – Т.А. ] я писать не буду. Если их иисагъ как следует, это значит повесить на шею плодную змею и питать ее день и ночь собственным телом и кровью… Перетряхивать старый личадеевский и нижегородский сор?.. Хорошо бы пошло дело моего спасения, начни я теперь писать!» (Знамя С. 187).
«Времени тайный размах…»
В дек. 1940 г. Садовской, посылая первые четыре ст-ния Чуковскому, писал: «Разрешая для себя проблему времени, сделал я независимо от Эйнштейна некоторые выводы. Сущность их можно усмотреть в прилагаемых стихах» (Знамя. С. 192-194). Слова «вечный миг» в ст-нии «Июньский вечер; подо мной…» выделены жирным шрифтом и на полях ремаркой: «Мой термин. Потом объясню». Ср. «Заметки» 1932 г.: «Ни времени, ни пространства не существует: их заменяет движение земли вокруг солнца <…>. Земля, обтачиваясь в беге вместе с моим телом, оставляет цельным мой дух <…>. В духе заключены и солнце, и земля, и движение, и бесконечность, и он сам». «Тело мое носится вместе с землей вокруг солнца, и этот процесс называется временем. Время будто бы старит землю и меня, но старит не время, которого нет, а
