Фельдфебель ринулся за ней.
Шеф, направляясь к двери склада, спросил окаменевшую на месте старшую:
– Что там такое?
Она не могла ответить, но фельдфебель уже выскочил из полутьмы на залитый солнцем порог, щелкнул каблуками.
– Прошу разрешения доложить господину капитану. Наглая попытка хищения вещи, подлежащей отправке в нашу великую…
Шеф с отвращением сморщил губы, а обер-фельдфебель покосился на старшую, зная, что она понимает по-немецки.
Шофер Николай так и не догадался, что произошло. По приказу капитана один из солдат стал у ворот, другой выгнал из склада женщин, показав, что надо грузить на машину. Выгнал всех, кроме Шуры. Где ж она?
Капитан и обер-фельдфебель вошли в склад и заперли за собой дверь.
– Где Шурочка? – тихо спросил Николай.
Старшая кивнула в сторону склада. Из дверей выглянул раскрасневшийся шеф и крикнул Николаю, чтобы он быстро отвез инвентарь в больницу и вернулся сюда.
Молчаливые, сжавшиеся женщины дрожащими руками погрузили инвентарь. Николай выехал со двора. Солдат закрыл за ним ворота. С улицы никто не мог видеть, как вывели Шуру во двор. Вывели голую. Поставили на сугроб. Маленькую, поднявшую худые, детские плечи, с растрепанными рыжими волосами. На белом теле заметно выделялись коричневые крапинки веснушек. По лицу текли прозрачные слезы, падая на острую девичью грудь. Солдаты держали ее за руки, пока капитан налаживал фотоаппарат…
«Что же там с Шурой?» – гадал Николай, проезжая мимо кондитерской на углу Советской и Комсомольской.
Шура должна была ехать с ним не до больницы, а туда, куда скажет Люба, встретив их в условленном месте.
«А что, если Люба не встретит?» Николай сжал баранку руля так, что побелели кончики пальцев. Ну и жизнь… Каждую секунду ждешь какой-либо беды. Скорей бы уж в лес, на свободу…
Люба:
С Николаем меня познакомила Шурочка…
Мы получили задание – собрать сведения о городских военных складах. Я еще не придумала, с чего нам начать, как Шурочка подсказала. Призналась мне, что к ней стал заходить один парень. Шофер комендатуры, он в разные склады возит какой-то груз и, наверное, может рассказать, где что помещается. Только Шура боится его спрашивать. С ним просто невозможно говорить о его работе. Становится не дай бог, каким злым… Что ж, попробую я.
Прихожу под вечер к Шуре и как бы случайно встречаю там… не то чтобы пижона, а такого, как тут сказать, фосонистого паренька. Волосы по моде подрезаны, одно колечко на лоб падает, маленькие бачки косо подбриты. Светлые глаза с усмешкой посматривают, и рот чуть-чуть кривится, дескать: «Все, знаете ли, ерунда, все мы видали…» А в общем, присмотрелась, вполне нормальный молодой человек. Мне в школе не раз попадались такие ребята, напускной развязностью и даже, казалось, нахальством прикрывающие свою, я сказала бы, стеснительность или застенчивость.
Шура разговаривала с ним немного насмешливо, словно позлить хотела.
– Знакомьтесь, это Коленька-Никочка, персональный шофер кальсонного фюрера.
Николай даже зубами скрипнул:
– Не трепись, Шурочка… Ты же знаешь…
– Конечно, знаю. Кто твой шеф, Никочка? Тряпки по городу собирает, а ты их на склад возишь…
И, совсем уже не щадя парня, закончила:
– А еще на танкиста учился.
Для начала, думаю, неплохо. Интересно, как поведет себя Никочка! Вижу, разговор ему неприятен. Станет ли защищаться? Николай засопел, поднялся, шагнул было к двери, но остановился и, глядя на Шуру, сказал явно для меня:
– Я что, виноват? По-твоему, мне лучше к ним в танкисты идти? Или лучше бы в Германию угнали… Так, что ли?
Шурочка сразу утратила храбрость.
– Ой, что ты, Никочка…
Тут я вмешалась.
– Верно, – говорю, – уж лучше здесь выждать… А ты, Шура, не горячись. Нам мужчин трудно понять, мало ли какие у них планы?
– В том-то и дело, – сразу отозвался Николай. Видно, ему понравилось мое уважительное отношение к мужчинам.
Я боялась, что Шурина атака спугнет парня, а упустить шофера, связанного с немецкими складами, мне никак не хотелось.
– Садитесь, пан Николай… Извините, не знаю по отчеству…
Он ухмыльнулся и, садясь рядом со мной, скромно ответил:
– Ну, зачем по отчеству… И «пан» тоже… Просто Николай.
