Генка вышел к полотну железной дороги. Насыпь изгибалась, стремительно уходя к чернеющему на горизонте лесу. Пронзительно и тревожно разорвал тишину паровозный гудок. Кренясь на повороте, промелькнули и скрылись зеленые пассажирские вагоны. Последним был прицеплен вагон специального назначения - 'вагонзак'. В нем перевозили заключенных. Когда смолк грохот колес, Генка услышал другой грохот: отрывисто и хлестко били орудия немецких танков. Им отвечала наша артиллерия. Эта дуэль происходила в пяти-шести километрах от того места, где стоял Генка, и он понял, что теперь уже и минуты города сочтены. Наверное, следовало немедленно идти к военкомату, но формально до назначенного времени оставался еще час, и Генка решил зайти к Тане, попрощаться и поговорить о матери. Он не мог уехать просто так.

Дом путевого обходчика был совсем рядом - красная черепичная крыша была хорошо видна из-за деревьев.

Генка отворил калитку, и она заскрипела - натужно и тягуче, словно заплакала. Большая собака звякнула кольцом цепи по туго натянутому проводу и со свирепым лаем бросилась навстречу.

– Тихо, Голубчик, тихо, - Генка дружелюбно почесал собаку за ухом, и пес опрокинулся на спину, повизгивая от удовольствия.

– Эх ты, милый, - жалостливо сказал Генка. Таня рассказала ему однажды, что отец бьет Голубчика смертным боем за малейшую провинность. - Плохо тебе? Ничего, брат, терпи. Нынче всем плохо.

Из-за сарая вышел отец Тани - бородатый, лет под пятьдесят. На плечах у него топорщилась истертая форменная тужурка с помятыми молоточками на петлицах и блеклыми пуговицами.

– А-а-а, - протянул он. - Что скажешь?

– Здравствуйте, Егор Васильевич, - с натугой выговорил Генка. - Таня дома?

– Дома, - он смотрел на Генку выжидающе, с явной неприязнью.

– Я к ней. Попрощаться. Может, сюда позовете?

– Чего сюда, - вздохнул Егор Васильевич. - Проходи.

Он распахнул дверь в комнату и, оглядываясь на Генку, сказал:

– Татьяна. Твой это. Встречай.

Таня сидела у швейной машинки, что-то шила. На этот раз она была гладко причесана, волосы на затылке собраны в тугой узел. Такая прическа очень ей шла, и Генка сказал, невольно отвлекаясь от своих мыслей:

– Какая ты красивая сегодня.

Она молча подняла заплаканные, покрасневшие глаза, улыбнулась через силу:

– Заходи, Гена, я сейчас, - и, торопливо снимая передник, скрылась за перегородкой.

Генка давно здесь не был. Он снова, как и в самый первый раз, с удивлением обнаружил, что в простенке между окнами стоит удивительно смешной буфет с оконцами в виде сердец, а в углу комнаты - кровать с кучей перин до самого потолка.

– Вот, - сказал Егор. - Все было бы ваше с Танечкой. За что девку-то обидел? - Он поставил на стол тарелку с солеными огурцами, графин с водкой, три граненых стакана. - Ладно. Выпьем за встречу. Со свиданьицем, - он опрокинул содержимое стакана в рот. - Пей.

Вошла Таня. На ней было то самое платье, в котором она приходила встречать Машу: длинное, ниже колен, с круто обрубленными плечами. На кончике носа белел островок нерастертой пудры. Она села к столу, привычно сложив руки на коленях, и печально посмотрела на Генку:

– Не нравлюсь?

Ей совсем не шел этот наряд, и Генка вдруг подумал с остро вспыхнувшим чувством обиды, что ни в день приезда матери, ни вообще никогда он не мог убедить ее в том, чтобы она не носила этого платья. На все его осторожные, а потом и настойчивые просьбы она отвечала упрямо и зло: 'Сами про себя знаем. Мы вам не указываем, какие штаны надеть'.

Он пытался втолковать ей, что есть такое понятие, как 'вкус', 'красота', 'идет' или 'не идет', но у него ничего не получалось - Таня обижалась и начинала плакать. Довод у нее в таких случаях был один: 'Где нам, деревенским, против вас, городских'. И тем не менее Генка любил ее - по-настоящему, беззаветно, той первой, истинной любовью, которая так редко выпадает женщинам. Но если бы его спросили: 'За что?', как однажды спросила его об этом Маша, он не смог бы ответить. Он был искренне убежден, что любовь нельзя переложить в формулу, она иррациональна и ни в каких объяснениях не нуждается.

– Нравишься, - сказал он натянуто. - Я уезжаю на фронт.

– На фронт? - изумился Егор. - А чего на него уезжать? Он вот, отсюда слыхать.

– Я еду туда, куда пошлют. Разве это не все равно, Егор Васильевич.

– Все равно. Пуля везде весит девять граммов. Да ведь ты, я думаю, в особый отдел пойдешь, поскольку ты опер.

– Нет. Я буду командиром пехотного взвода, - сдерживая раздражение, сказал Генка.

– Ну и дурак! - развеселился Егор. - В особом тебе и чины, и ордена, и всех забот - людям нервы портить, а в окопах и убить могут. - Он опрокинул еще одну стопку и с хрустом заел огурцом.

– Чего мне вас убеждать, - вяло сказал Генка. - Вы всех скопом дегтем мажете, а это, между прочим, подло. Хватит об этом. Я к Тане пришел.

– Ишь ты, - презрительно протянул Егор. - К Тане. Коли тебе нечего мне возразить, так и скажи. А от ответа уходить нечего.

– Мама просила тебя прийти, - сказал Генка. - Так уж теперь вышло, что она останется, наверное. Ты побудь с нею. А может быть, еще все и образуется - отбросят немцев.

– Не-е, - покачал головой Егор. - Теперь уж не отбросят. Отбросались - пробросались.

– Мария Ивановна не любит меня, я это сразу поняла, - сказала Таня. - Я не пойду к ней.

– Не до счетов теперь, - мягко сказал Генка. - Ты постарайся это понять.

– Как это не до счетов? - снова вмешался Егор. - Самое время.

– Я пойду, - Генка встал. - Ты напиши мне, Таня. Впрочем, куда? К матери зайди. Мне некого больше об этом попросить. - Он в последний раз обвел взглядом стены, оклеенные дешевыми обоями, задержал взгляд на ходиках с мигающей совой и вышел на крыльцо. Канонада гремела уже значительно ближе.

На шоссе он остановился в ожидании попутного автомобиля. В город не было ни одного, зато из города прошло сразу три полуторки. В них стояли мужчины и женщины с ломами и лопатами - видимо, приехали строить какое-то оборонительное сооружение. Все пели 'Утро красит нежным светом'. Старший - горластый парень в полувоенной форме скомандовал, строители высыпали на пыльную траву.

– В город поедете? - спросил Генка.

– Ты сдурел? - удивился парень. - Работы у нас ого-го! Товарищи! Не расходиться! Сейчас приедет инженер, и мы начнем!