вляпался, перепачкал ботинки. На другое утро надел черные, а эти взял с собой на работу - хотел отдать в чистку. А они исчезли. Прямо из моего кабинета и пропали.
– И вы и слова мне не сказали? - презрительно заметил Коля.
– Я сразу понял, о чем вы думаете! - крикнул Смирнов. - Я все понял и сказал себе: 'Молчи! Если не хочешь сесть - молчи! Он… то есть вы. То есть Кондратьев считает тебя убийцей!' - сказал я себе.
– Идем, - Коля потянул Виктора за рукав. - Меня тошнит от этого барахла.
Рудаков и Воронцов ждали около магазина.
– Хасаиов к нам подходил, - доложил Воронцов. - Спрашивал, что нового.
– А вы?
– Я сказал, что преступник практически найден, - ответил Олег. - Хасанов был очень доволен, обещал, что напишет про нас всех в 'Правду'. Страна, говорит, должна знать своих героев.
– Где он теперь?
– Метёт, - улыбнулся Олег. - Понятых я подготовил.
– Хорошо. Зовите их.
Хасанов и в самом деле подметал во дворе, около конторы домоуправления.
– У вас служебная площадь? - подошел Коля. - Здравствуйте. Можно к вам на минутку зайти?
– Пожалуйста, - широким жестом Хасанов распахнул дверь. - Гости - это к счастью.
Вошли в дворницкую. Она была чисто выметена и выглядела уютно. На стене Коля увидел старинные часы золоченой бронзы.
– Ваши?
– Что вы, - заулыбался Хасанов. - Откуда? Часы богатые. Их бабушка из соседнего дома выкинула, а я подобрал.
– Как фамилия бабушки-то?
– Вам зачем? - Хасанов продолжал улыбаться, но в глазах мелькнула тревога.
– Да я себе такие же подобрал бы, - рассмеялся Коля. - Хорошо, выходит, дворником работать? Выгодно?
– Ничего, - согласился Хасанов. - Слыхал, нашли вы того человека?
– Тех людей, - уточнил Коля. - Двоих - вчера. А третьего - сегодня.
– Кто же он будет такой? - подался вперед Хасанов.
– Знакомый вам человек, как ни странно. Вы куда второй ботинок Смирнова дели?
– Ох, шутник начальник! - Хасанов погрозил Коле пальцем. - Ох, шутить любишь.
– Люблю. А, вы? Украли из кабинета Смирнова ботинки, один перепачкали в крови сторожа и подкинули нам? Чем плохая шутка?
Хасанов перестал улыбаться:
– Плохо говоришь, начальник. Порочишь меня. Я жаловаться стану!
– Агеева вы за что убили? - не обращая внимания на слова Хасанова, спросил Коля. - Вы лично за что убили Агеева? Он помешать вам хотел?
– Доказать надо, - спокойно сказал Хасанов. - И на этом все. Вызывай прокурора, начальник. Тебе больше ни слова не скажу!
– А что, собственно, доказывать? - вмешался Виктор. - На ружье остались отпечатки пальцев. Ваши, между прочим. Экспертиза это подтвердит.
Хасанов молчал.
– Ладно, - Коля положил на стол письмо, которое получил Смирнов, вынул из папки и положил рядом с письмом записку, которую прислали Магницкому.
Глаза Хасанова округлились.
– Это не все, - заметил Коля и небрежно бросил на стол заявление самого Хасанова по поводу найденного им ботинка.
– Но и это не все, - Олег развернул архивное заявление почетного гражданина Балмашова. Все документы были написаны одним и тем же почерком.
– Вот вам и бедный Хасанов, - встал Коля. - По-русски говорит с акцентом, а пишет - не хуже приват- доцента филологического факультета. Вещи где, Балмашов? Сами покажете или искать будем?
Балмашов равнодушно посмотрел на Колю:
– Ждете проклятий, ругани, криков? А ничего этого не будет. Я ошибся. А за ошибки надо платить. Скажу так: я бы вас, не доберись вы до меня теперь, не пожалел. А уж вы поступайте, как знаете.
Коля кивнул Воронцову. Тот вышел вместе с понятыми в коридор, заглянул на маленькую кухонку, потом - в кладовку. Там стояли три чемодана. Воронцов принес один, его открыли. Он был доверху набит золотыми украшениями.
Перед тем, как сесть в машину, Олег остановил Колю и Виктора и вынул из кармана листочки, на которых были записаны 'идеи'. Развернул. На обоих листках значилась одна и та же фамилия: Хасанов.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Из Архангельска я вернулся 2 августа 1941 года, вечером. Москва была темна, по улицам двигались вооруженные патрули. Дома на столе я нашел записку: 'Уехала к Гене…' Я включил радио, передавали сводку Совинформбюро. Город, в котором находились Маша и Генка, только что сдали немцам…
В июне 1941 года Маша получила отпуск и решила съездить к Генке. В одном из последних писем Генка писал, что у него возникли 'серьезные жизненные затруднения' и ему 'нужен совет людей', которых он 'любит и уважает больше всех на свете'. Виктора и Коли в Москве в это время не было: они уехали в командировку в Архангельск. МУР арестовал группу воров-гастролеров, следы вели на Север.
Все вопросы, связанные с отъездом, Маше пришлось решать самой. Это было очень нелегко. За билетом Маша простояла в очереди два дня и смогла получить только боковое место, да и то - верхнюю полку. Тяжелый чемодан тоже тащила сама, правда, выручило метро - до Курского вокзала была всего одна остановка. Конечно, Маша могла бы позвонить в МУР, и ей охотно предоставили бы и машину и сотрудника, который помог бы ей и с билетом, и с отъездом, но Маша не позвонила. Она знала, что Коле это наверняка не понравится, а за последние двадцать лет она приучила себя в таких вопросах все мерить Колиным аршином и на все смотреть его глазами.
Путешествие прошло незаметно и спокойно. Маша давно никуда не выезжала, соскучилась по новым впечатлениям и часами не отрывала глаз от окна. На остановках бабы в плюшевых жакетах и цветных платках предлагали первые огурцы и вареных кур, а продавцы в форменных фуражках торговали мороженым в круглых вафлях. Маша купила себе самый большой кружок и, стесняясь попутчиков, с удовольствием слизала его, отвернувшись к окну. Вспомнился Ленинград, дом на улице Чайковского, в котором жили Бушмакин и Маруся. Там, у арки ворот, всегда стоял крикливый продавец мороженого и зазывал прохожих, смачно хлюпая в бидоне подтаявшим месивом. Маша тихо рассмеялась: Генка всегда норовил сэкономить мелочь, которую давали ему каждое утро на завтрак, и после школы приходил счастливый, с заляпанной рубашкой и простуженным горлом. Маша ругала его, а Коля говорил, добродушно
