нереальной. Шеренга кашалотов, плотное каре не менее чем из сотни кентавров. Мимо дефилировали наши злейшие враги, те, кто явился сюда чтобы убивать. И что же? Они словно не замечали нас, даже не смотрели в нашу сторону, будто группы вооруженных людей не существовало вовсе. Отрывистое дыхание огромных глоток, размеренное тяжелое шарканье сотен когтистых лап, гипнотизирующее покачивание чешуйчатых тел… Парад монстров в честь праздника ужаса. Ко всему этому не хватало лишь задающего ритм гулкого барабанного боя.

На мгновение мы замерли. Пальцы на спусковых крючках, взгляды сквозь прорезь прицела. Казалось дело за малым. Вот же он, враг! Не защищается и не прячется. Следует только нажать. Только вот нажимать никто не решался. Каждый прекрасно понимал — один выстрел и здесь начнется ад.

Я мельком взглянул назад. Преследовавшие нас кентавры остановились. Они даже начали отступать. Твари словно говорили: «Уйдите, и мы вас не тронем». На какой-то миг в мозгу возникло затмение. Подумалось, а может и вправду уйти? Может эти дьяволы даже и не обманут, не будут преследовать. Сразу очень захотелось жить. Не важно какой жизнью, бедной, голодной, убогой… любой, лишь бы жить, а не превратиться в груду радиоактивного дерьма или мумию, насаженную на острый кол.

Но это видение сменилось новым. Люди стоящие на стене и машущие руками нам вслед. Ведь свою жизнь я мог купить только в обмен на их. И совсем не я, а они будут утолять голод прожорливых тварей, украшать их жуткие храмы. Нет уж, такая торговля не по мне, вернее, не по нам. Я метнул взгляд на суровые лица верных товарищей, на побелевшую, но непреклонную Лизу и понял, что прав. Мы останемся людьми, настоящими людьми, и это наше решение, наше последнее слово. Не оттягивая более ни секунды, я надавил на спуск.

Очередь автомата словно разбудила весь окружающий мир. И он взорвался, загрохотал, пришел в неистовство. Мы расстреливали кентавров практически в упор. В первые мгновения они словно не замечали этого, продолжая тупо и упрямо ползти по прямой как стела взлетке Можайского шоссе. Однако это только в первые мгновения. Визг, рев раненных и умирающих собратьев, запах дыма и крови не оставил и следа от их непоколебимости и чувства долга. Что касается самой последней точки, то ее поставил взрыв термобарического заряда, полыхнувший в самой гуще колышущегося грязно-зеленого моря. Именно после него твари и дрогнули… Или лучше сказать именно после него, позабыв о кашалотах, они кинулись в атаку на своих обидчиков.

Наблюдая как живая стена резко изменила направление своего движения и теперь несется на нас, я не испытал страха. Нет смысла бояться, когда прекрасно знаешь, что выбор сделан и спасения уже нет. Разве самоубийца, который сиганул с высотного здания и теперь наблюдает, как прямо на него несется серый асфальт мостовой, боится? Нет. Страх, он остался там, на крыше высотки, вместе с правом выбора. Ну, а когда этот выбор сделан, когда уже ничего нельзя изменить, человек тонет в море адреналина. Он со спертым дыханием, с замиранием сердца ожидает того самого последнего мига.

Но мне было не суждено испытать что либо подобное. И все потому, что я ни какой-то там безмозглый самоубийца. Я умираю совсем не по своей собственной прихоти, а потому что так надо для дела, очень важного дела, которое, кстати, следует довести до конца.

— Валите отсюда, сволочи! Убирайтесь в свой гребаный мир! — именно с таким воплем я вновь надавил на спуск автомата.

Не знаю, что сработало, мой крик, вылетевший из ствола свинец, а может очередной взрыв реактивного снаряда. Как бы там ни было, в следующую секунду все пространство впереди утонуло в ослепительно-белой вспышке, а затем к ней добавились еще, и еще, и еще одна. Казалось, что в и без того гигантский костер несколько раз подряд сбрасывали целые цистерны авиационного бензина. Опьянев от восторга, неистовое пламя взметнулось ввысь. Оно словно почувствовало в себе силы пожрать не только землю с бессильно барахтающимися на ней фигурками живых существ, но и целое небо, бесконечный космос.

Нас тут же швырнуло на землю и покатило. Только вот странное дело, мне почему-то показалось, что катимся мы не от эпицентра взрыва, а к нему. Нас будто засасывало в недра исполинского сияющего водоворота, черной… вернее белой дыры, неожиданно разверзшейся на поверхности нашей планеты. И мы бы непременно в нее провалились, если бы вдруг…

Все закончилось в один миг. Свет исчез, притяжение огненной бездны спало. Наступила полная, оглушающая тишина. Вместе с ней пришло какое-то странное, необъяснимое умиротворение и спокойствие. Я лежал на грязном старом асфальте и равнодушно наблюдал как на мои руки падают хлопья крупного серого пепла.

Казалось, я мог лежать здесь целую вечность. Я не желал ничего большего. Я так устал. Я перешагнул через грань полного изнеможения. А потому теперь будь, что будет. Я буду просто лежать и ждать. Чего угодно, беспамятства, сумасшествия, смерти. В этой жизни я выполнил свое предназначение, а, стало быть, теперь можно и уйти.

Неожиданно что-то в окружающем мире изменилось. Да, точно, появились звуки, вернее один- единственный отдаленный звук. Я ожидал, что им окажется столь знакомый «родной» рев кентавра, но, прислушавшись, понял, что ошибаюсь. Звук походил на шаги человека, и этот человек медленно, можно даже сказать не спеша приближался.

Цирк-зоопарк, что же это происходит? Где все? Друзья, враги, хоть кто-нибудь. Почему вокруг так тихо? И кто это пришел по мою душу? Как ни слаб я был, но сил, чтобы повернуть голову, у меня все же хватило. То, что я увидел, показалось нереальным, невозможным. Все пространство вплоть до стоящих на противоположной стороне шоссе многоэтажек было плотно усеяно кентаврами. Они словно застыли, повисли в воздухе. Кто-то неведомый нажал кнопку стоп-кадра, и свирепая армия замерла на полушаге. Судя по всему, именно с этим неведомым повелителем времени и пространства мне сейчас и предстояло встретиться.

Я лежал и смотрел как, огибая застывших в рывке бестий, ко мне приближается одинокая фигура. Высокий худощавый мужчина, длинный, ниже колен серый плащ, сбитые нечищеные берцы. Лицо пока плохо видно, но вот что сразу бросилось в глаза, так это плотно обтягивающая череп старая зеленая бандана. От одного взгляда на все это меня прошиб нервный озноб. Мать божья, да это же Одноглазый!

Стон невдалеке показал, что заклятье недвижимости спасовало перед кем-то еще. Человеком… точно человеком. Кентавры так не стонут и уж точно не матерятся. Рассказав все что он думает о прародительнице всех многолапых, Леший на карачках подполз ко мне. Сел рядом.

— Максим, ты живой? — он заглянул мне в лицо.

— Ты видишь его? — вместо ответа простонал я и указал глазами в сторону приближающегося человека. — Или я спятил?

— Вижу, — Загребельный сел рядом и помог сесть мне. — Вот сейчас, кажись, мы и узнаем кое-что по-настоящему любопытное. — На всякий случай подполковник ФСБ положил руку на автомат.

Я не ответил. Поздно было что-либо говорить. Одноглазый уже возвышался над нами как высокий скалистый утес. Несколько секунд мы просто смотрели друг на друга. И, как мне показалось, лесник изучал нас с неподдельным любопытством, так, как будто нежданно-негаданно обнаружил в старых знакомых что- то новое, очень даже примечательное.

— Продолжим прерванный разговор? — вместо приветствия поинтересовался Леший.

— Можно. С хорошими людьми, чего не поговорить? — улыбнулся Олесь.

— Кто ты на самом деле? — Загребельный буравил Одноглазого пристальным взглядом.

— Не человек, если ты спрашиваешь именно об этом.

— Кто же тогда?

— За мою долгую жизнь меня именовали по-разному.

— Попробую угадать последнее из этих имен, — Леший молниеносным рывком вскинул автомат. — Тебя зовут ханх.

Вид направленного на него оружия абсолютно не смутил лесника. Даже наоборот, он кивнул, отдавая должное скорости реакции, а главное сообразительности подполковника.

— Почему-то человечеству понравилось именно это название.

— Это слово звучало на всех радиочастотах, — напомнил я. — Это ваш позывной, боевой клич.

— Это была помеха, обычная помеха, производимая молекулярными коллапторами, — Одноглазый