- Ну и глупо. Если б он сбежал к бабе, то взял бы какие-нибудь вещи и тем более не стал бы усложнять дела на работе, там он и так на плохом счету. Слушай, а почему она тебе-то позвонила? Я понимаю, друзьям его, родственникам, сослуживцам. Или своим близким подругам поплакаться.

- Да какие там у нее подруги! Была одна, еще с училища, так рассорились. Маринка же Лешку ревновала ко всему, что движется. И не движется тоже. А мне она позвонила со шкурным интересом – вдруг ты чем поможешь.

- А чем я могу помочь? – удивился Никита. – Пусть в милицию звонит.

- Во-первых, в милиции заявление о пропаже принимают через трое суток. А во-вторых, Кит, кто везет, на том и едут. Это я про тебя. Кстати, тебе это разве не интересно?

- Ты же мне категорически запретила шевелиться в этом направлении.

- А разве я тебе предлагаю шевелиться?

- Странная ты, Светка, - усмехнулся Никита. – Сама же меня провоцируешь.

Света надулась и ушла на кухню. Никита сделал звук телевизора потише и задумался. Как бы сделать так, чтобы и на елку влезть, и зад не ободрать? Евгения обещала больше ему не звонить, значит, с этой стороны обострений быть не должно. По поводу Алексея он обещал ничего не предпринимать. И Свете, и батюшке. Но батюшке обещал подождать всего несколько дней. Несколько дней прошло. Может, этого события, то есть исчезновения Алексея, и надо было подождать? Света? Она сама не знает, чего хочет, честное слово.

Никита покосился в сторону кухни, словно жена могла услышать его мысли.

Марина боится, что Алексей ушел к другой женщине. Это вряд ли. Но эта самая другая женщина вполне может знать, где он прячется. А другой женщиной, если хорошо подумать, вполне может быть Анна. Никита ни капли не сомневался, что «похищения» Артура и Маши, хотя они и в одном стиле, все же из разных, так сказать, опер. Если взять за основу, что за первым стоит Алексей, а не мафиозная команда Серого, то Анна должна быть с ним заодно.

- Пора Конрада вывести, - сказал он в пустоту.

Конрад приподнял голову с ковра, на котором сладко дремал, и скорчил брезгливую гримасу: мол, иди-ка ты, хозяин, сам гуляй по такой погоде. На улице с утра шел дождь, то едва морося, то переходя в настоящий ливень с порывистым ветром.

- Пойдем, пойдем, ленивец, а то надуешь в коридоре, - легонько пнул его Никита.

Он быстро оделся, пристегнул к ошейнику упирающегося пса поводок и потащил его к лифту. Конрад смотрел на него с укоризной: эх ты, хозяин! Спустившись вниз, Никита спустил собаку с поводка и вытолкнул из подъезда, а сам остался стоять под козырьком. Взглянув на него, как на последнего предателя, Конрад нехотя потрусил к ближайшему дереву.

Никита достал из кармана телефон и позвонил Виктории – без особой надежды, поскольку по времени она должна была быть в театре. Но Виктория отозвалась почти сразу.

- Але-у? – пропела она томно.

Никита попросил телефон Анны.

- А что, Светка не знает? – удивилась Виктория.

- Я не из дома. А у Светки телефон выключен, - Никита подумал, что, вроде, врет, а получается правда, он ведь и на самом деле не из дома звонит, и телефон у Светы действительно выключен.

- Пиши, - Виктория продиктовала ему номер и, подумав, добавила: - Только учти, это домашний, сотового у меня нет. А дома она не живет.

- Почему?

- Да потому что Галка застукала ее с хахалем, и Анька ушла. Наверно, к этому самому хахалю и ушла.

- Откуда ты знаешь?

- Андрюшка сказал. Он звонил Валерке, просил для кого-то контрамарки в театр. И сказал, что Анька пришла к нему, в растрепанных чувствах, просилась на постой, а потом ей на трубку кто-то позвонил, она его послала, ну, Андрея, в смысле, и ушла.

- Как ты думаешь, Галя его знает?

- А я почем знаю? – возмутилась Виктория. – Я с этой мымрой вообще не дел не имею.

Что-то настойчиво тыкалось ему в ногу. Пряча телефон в карман, Никита опустил глаза и увидел, что это Конрад. Он стоял рядом и нетерпеливо бодал его головой, всем своим видом показывая, что все необходимые дела им сделаны, пора бы и до дому, до хаты.

                                                        * * *

Весь следующий день Никита пытался дозвониться до Галины, но трубку никто не брал. Сорвавшись с работы раньше времени, он поехал к ней домой и долго звонил в дверь, пока из соседней квартиры не высунулась древняя старушонка.

- Так нет никого, милый! – просветила она недалекого мужика, который никак не мог это понять. – Аня где-то в другом месте живет, а Галя в церкви, на службе.

- А где церковь, не подскажете?          

- Да тут пешочком, минут двадцать. Как выйдешь со двора, сначала по улице направо до конца, а потом через пустырь напрямки. Там увидишь. Можно и на маршрутке, только они ходят редко.

Бабка нырнула в свою квартиру, бурча себе под нос, впрочем, довольно громко:

- Неужели у Гальки мужик нашелся? С ума сойти!

Пешочком Никита, разумеется, не пошел, а на машине добрался минут за десять, поскольку пришлось дать крюка в объезд пустыря. Церковь была новая и, надо сказать, довольно неказистая, словно построенная на скорую руку. На белой штукатурке выделялись некрасивые разводы, а позолоченные главки были какие-то тусклые. Кругом лежали кучи строительного мусора, валялись кирпичи и доски. На паперти сиротливо мок под дождем мешок цемента.

Перекрестившись, Никита зашел вовнутрь. В темноте кое-где горели свечи. Молоденький мальчик- служка в стихаре не по росту читал Шестопсалмие, запинаясь, пропуская слова и безбожно перевирая ударения. Прихожан Никита насчитал десятка полтора, не больше. Служба была будничная, рядовая, поэтому Галин хор пел на клиросе, слева от Царских врат. Если, конечно, это можно было назвать хором.

Презрев неписаные правила, на скамейке сгрудились две бабушки в белых платочках, девица в слишком короткой для певчей юбке и абсолютно лысый толстячок пенсионного возраста. Они зевали и шушукались. Галина, все в том же сером платье, в котором была на бабушкином юбилее, стояла чуть поодаль и при свете маленькой лампочки следила за чтецом по Часослову, свирепо гримасничая при каждой ошибке.

Наконец мальчишка закончил, громко, с облегчением вздохнул и убежал в алтарь, наступая себе на подол. Хор лениво встал и под Галино дирижирование затянул по слогам ектенью: «Гос-по-ди, по-ми-луй!». Невыразительный голос регента совершенно потерялся среди старческих альтов, откровенно противное сопрано девицы в короткой юбке резало слух, а толстячок, прикрыв глаза, самозабвенно пел в свое удовольствие то жидковатым басом, то тенором.

Никита давно заметил, что есть храмы, из которых не хочется уходить, а есть такие, в которых трудно выстоять даже десять минут. Он не знал, от чего или от кого это зависит: от тех, кто строил, или кто служит, или кто в них молится, но зато твердо знал, что в этот без крайней необходимости не придет больше никогда в жизни.

Он подошел поближе к клиросу – так, чтобы лучше видеть Галину. Он вспомнил Светин рассказ о том, как в церковном хоре пела их прабабушка, и о том, что именно в церкви увидел ее впервые злосчастный Константин Захарьин.

Где-то ближе к «Взбранной Воеводе» Галина наконец Никиту заметила. Вскинула удивленно брови, слегка кивнула. После службы он дождался ее, предложил подвезти. Галина молча пожала плечами и пошла за ним к машине. Никита всей кожей, сквозь свитер и куртку, чувствовал, как пристально им смотрят вслед.

- И ты туда же?  - скривилась Галина, когда он спросил ее о матери. – Тебе она тоже понадобилась?

- Лично она лично мне не нужна, - оборвал ее Никита. – Так ты знаешь, где она?