- Можно я с вами поеду? – спросил Вадик, кидая в сумку шорты.

- Да пожалуйста, - отозвался из ванной Костя. – А почему не со своими?

Они ночевали в домике для гостей, маленьком, похожем на вагончик дешевого мотеля. Две комнаты, выходящие в узенький коридорчик, – во второй Эсфирь Ароновна поселила Марину с мужем, – санузел с раковиной, душем и унитазом и крохотный закуток, в котором впритык поместились холодильник и электроплитка на тумбочке. Когда-то в этом домике жила прислуга – повар с женой-горничной и садовник. Но потом Эсфирь Ароновна от их услуг отказалась, заменила на приходящих из деревни. У Полины была небольшая комнатка-чуланчик рядом с кухней, а водитель и охранник жили в сторожке у ворот.

- Меня тошнит от Галки, - признался Вадик. - Десять лет ее не видел, и еще бы столько не видеть.

- Я тебя понимаю. Конечно, поехали с нами. Ты у отца живешь? На Заневском? Мы тогда тебя на «Чернышевской» выбросим. Доедешь?

- Да, спасибо. Слушай, а у тебя что, флюс прошел?

- Флюс? – Костя растерянно схватился за щеку. – Черт, точно. А я и не заметил. Не болит, и опухоль рассосалась.

- Наверно, на нервной почве. Так бывает. Вот у меня в Англии случай был. Вернее, у моего приятеля. У него начался грипп, и он с температурой под сорок пошел в аптеку. А на аптеку напали грабители. Ну, всех на пол положили, кого-то ранили. Потом грабителей полицейские взяли, тоже постреляли немного. Так Дик домой пришел здоровенький, только с грязными штанами. Ни температуры, ничего. А это у тебя что? – Вадик кивнул на термос, который Костя принес из холодильника.

- А, мать дубовую кору заварила, зуб полоскать. Так и не пригодилась. Ладно, ты готов? Пойду с бабкой попрощаюсь. Ты не хочешь?

Вадик замялся.

- Передай ей привет от меня. Скажи, что не хотел ее беспокоить. Скажи, что я ей позвоню обязательно.

- Ну, смотри, дело хозяйское.

                                               * * *

Она лежала на широкой кровати, укрывшись мохнатым зеленым пледом, и смотрела в потолок. Тоска. За окном тоска и здесь тоска. И вообще – вся жизнь одна большая сплошная тоска. Сколько себя помнила – всегда от нее бежала и не могла убежать. Как долгая, изнурительная болезнь. Как проклятье. Неужели другие живут без нее, неужели могут радоваться, любить?

         Я жил без жизни и умру без смерти.

         Я целый мир оставил за собой…

И так стало жаль себя, старую, злую, никому не нужную, никем не любимую.

Эсфирь Ароновна тихонько всхлипнула. В дверь постучали.

- Кто там? – слишком громко крикнула она.

- Я, Костя.

- Заходи.

Внучек… Решил таки отметиться.

- Как ты себя чувствуешь, бабушка?

- Да ничего, нормально.

- Тебе надо поспать.

- Посплю. Все уехали?

- Почти. Только мы с мамой и Вадик. Он с нами поедет. Мама машину выгоняет, Вадик собирается. Просили тебя поцеловать.

- Ну поцелуй, - равнодушно сказала она.

Костя нагнулся, задел стакан с водой, стоящий на столике.

- Ну и растяпа же ты! – Эсфирь Ароновна выпустила на волю тот сгусток тоскливой злобы, который душил ее и выжимал из воспаленных глаз едкую слезу. – Ты всегда такой был, просто медведь. Шагу не можешь сделать, чтобы не свалить что-нибудь или не сломать. Как хорошо, что тебя из Военмеха выгнали. Поставь таких оборону крепить, и никакого врага не надо. Вытирай, что стоишь!

Он чуть порозовел, но сдержался и промолчал. Нагнулся, достал из-под кровати закатившийся стакан, промокнул бумажной салфеткой лужу на ковре. Выпрямился, комкая ее в кулаке, постоял, глядя на бабушку. Она воинственно приподняла подбородок: а ну-ка, скажи что-нибудь! Боишься? То-то же!

- Поправляйся, бабушка, - тихо сказал Костя и вышел.

- Поздно. Слишком поздно, - прошептала Эсфирь Ароновна, уже не сдерживая злых слез.

                                                * * *

Света нежилась в ванне. Так бы и не выходила. Так бы и жила здесь. Пены побольше, масла из вербены, чашку кофе, новый детектив, простенький, без психологических вывертов, - что еще надо? Никита возится на кухне, готовит что-то на ужин. Какой-то эксклюзив. Машки нет, они вдвоем. Смыть с себя всю тягость вчерашнего дня. Да и сегодняшнего. Конечно, полностью не удастся. Лицо Вероники, испуганное, недоумевающее, нет-нет да и всплывало перед глазами.

Такая смерть… У нее тоже был выкидыш, когда она… споткнулась и упала. Да ладно! Когда Женька, пьяный до поросячьего визга, толкнул ее, и она ударилась животом об угол стола.

Света зажмурилась так, что под веками побежали огненно-зеленые пятна. Нет, не думать об этом, НЕ ДУМАТЬ! Все это было в другой жизни.

Правда, жизнь эта протекала здесь, в этих стенах. И дочка у тебя тоже осталась… из прежней жизни.

- Кит! – закричала Света. Только он один мог спасти ее. Так, как спасал всегда. Весь этот год.

- Что случилось? – он ворвался в ванную, в клетчатом фартуке и с двузубой вилкой для мяса в руках.

- Спину потри! – жалко улыбнулась она, пытаясь спрятаться за пенный сугроб.

- Да ну тебя, Светка! – рассердился он. – Ты так заорала, что я испугался. Ну и шуточки!

Но увидев ее лицо, он смягчился, положил вилку в раковину, сел на край ванны. Намылил поролоновую рукавичку, провел по спине.

- Эх, маловато корытце, а то я бы с тобой залез.

- Знаешь, какая у меня мечта? – Света посадила ему на нос клочок пены. – Если я когда-нибудь получу чего-нибудь в наследство, то отложу сколько надо на Машкину учебу и лечебу. А если еще останется, то куплю… угадай что?

- М-м… Джакузи?

- Ну, с тобой неинтересно! – разочарованно протянула Света. – Ты всегда все знаешь.

- Разве это плохо?

- Хорошо. Но элемент неожиданности теряется.

- Ладно, элемент, парься, а я пойду. Мясо сгорит.

Света расслабленно потянулась, дунула в пену, чтобы полетели пузырьки. Вот так всегда. Он придет, дотронется, скажет что-то – и темное отступит. И даже мысли о прошлом уже не вызывают паники.

Они с Женькой Зурбинским учились в одном классе, сидели за одной партой с первого класса. Дружили. «Ходили», - как тогда говорили. «Она с ним ходит». Куда ходит-то, усмехалась Света. Да какая разница! Вот так и доходились до загса. Только-только по восемнадцать исполнилось. Первокурсники. Она училась на филфаке университета, изучала итальянский, а Женька – в Корабелке. Родители не возражали. Отец к Женьке за столько лет привык, а его мать и вовсе была у них классной руководительницей.

Провернули сложный обмен. У них с отцом была двухкомнатная: дедушка Федя всем своим детям в качестве свадебных подарков купил кооперативные квартиры, хотя бабушка и возражала. В ней они с Женькой и жили. И сейчас живут с Никитой. А «двушку» Ольги Дмитриевны разменяли с доплатой на две однокомнатные – для нее и для отца.

Все бы хорошо, но Женька стал ее безбожно ревновать. К каждому встречному и поперечному. К соседу, к однокурсникам, к двоюродному брату, к продавцу в мясном магазине, к участковому врачу. Может, я веду себя как-то не так, может, повод подаю, думала Света. Раньше-то ведь такого не было. Она старалась быть как можно незаметнее, перестала краситься, одевалась скромнее не бывает. Университет –