– Давай, Игорь Сергеевич, расскажи, что ты там накопал, – громогласно приказал он.

– Хорошо, – согласился Хохлов, – вы сами этого захотели…

– Итак, с самого первого момента, и я не скрывал этого, у меня были сильные сомнения в виновности Гершковича. Вот, Владимир Аркадьевич может это подтвердить.

– Да, это так, – кивнул головой капитан. – Но ты никогда не объяснял причин своих сомнений.

– Верно, – согласился Хохлов, – но, может быть, отчасти так было потому, что вы их не очень-то хотели слушать.

– Не знаю…

– Но тем не менее все равно наступила пора их высказать. Итак, почему я сомневался в виновности Гершковича… Во-первых, я с самого начала считал, что Самохвалов был убит несколько раньше того момента, когда Полина увидела, как Гершкович в панике покидает каюту Самохвалова, до того, как начали накрывать на стол. Иначе – слишком большой риск для убийцы, ведь выстрел мог быть услышан кем-либо из прислуги, занятой подготовкой к обеду.

Преступник мог в принципе улучить момент, чтобы тихонько проникнуть в каюту Самохвалова, но стрелять, а потом рассчитывать выйти из каюты незамеченным.., это значило бы надеяться на чудо.

– А как тогда объяснить поведение Гершковича? – спросил капитан.

– Так, как он сам его и объясняет. Зашел к Самохвалову поговорить, но обнаружил его мертвым. Испугался и начал делать глупости… Что тут удивительного?.. Делать глупости – это обычное занятие людей…

– Чего же он так испугался? Покойников боится?

– Боялся того, что впоследствии и произошло. Что его обвинят в убийстве… Дело в том, что у него были на это причины…

– Ага! – воскликнул капитан. – Значит, причины все-таки были?

– Подобные, если не большие, причины были у большинства здесь присутствующих. Покойник, как оказалось, был на редкость милым человеком.

– Да? – удивленно поднял брови капитан. – Ни за что бы не подумал… – Он вопросительно оглядел сидящих за столом.

Публика, молчаливо и напряженно прислушивавшаяся к развернувшейся перед ней дискуссии, не стала возражать Хохлову.

– Я и сам был удивлен, – признался Хохлов, – но тем не менее…

– Ну, хорошо, – согласился капитан, – допустим, что виновность Гершковича в первом убийстве вызывает некоторые сомнения.., допустим. Но второе! Тут же все ясно! А зачем совершать второе, если ты не совершал первого?

Ясно было, что второе делалось для сокрытия первого. Разве не так?

– Вот тут вы правы. Относительно последнего. То есть, конечно, второе убийство совершено для маскировки первого. Но если предположить, что первое совершил не Гершкович, то и второе…

– Но как же не Гершкович, – возмутился капитан, – мы же все видели?!

– А что мы, собственно, видели? Ведь никто, насколько мне известно, не видел, как Гершкович вонзил этот нож в тело Полины?

– Но он держал его в руках!.. С него еще кровь капала!.. И все обстоятельства…

– Вот именно, что все автоматически учли предыдущие обстоятельства. А они, как мы только что видели, далеко не очевидны… Кровь на ноже тоже легко объясняется.

– Каким же образом и кем? Опять Гершковичем-? – скептически усмехнулся капитан.

– А почему бы и нет? Понятно, что он может солгать, но, по крайней мере, мы должны его выслушать. Хотя бы затем, чтобы опровергнуть.

– И что же он говорит по этому поводу?

– Он говорит, что некто, им неузнанный, судя по голосу, женщина или подросток.., это, кстати, ни о чем не говорит, голос мог быть изменен.., разбудил его на рассвете и сообщил, что его срочно вызывает капитан…

– Но я никого, естественно, не вызывал, – уточнил тот.

– Разумеется, мы это прекрасно понимаем.

Ваше имя и авторитет были использованы в качестве приманки, и, к сожалению, не один раз.

– Что вы имеете в виду?

– Об этом чуть позже, а пока вернемся, как говорится, к нашим баранам… Гершкович, по простоте душевной полагавший, что его вызывают, чтобы сообщить о его полной реабилитации, спешно одевается и бежит к вам в каюту. Поднявшись на верхний ярус, он видит на ковре Полину с торчащим в груди ножом. Он кричит, взывая о помощи, и бросается к еще подающей признаки жизни горничной, желая ей чем-нибудь помочь. Не придумав ничего лучше, он вытаскивает нож из раны, и Полина умирает. Эту картину и застают многочисленные свидетели, выскочившие на первый крик Гершковича. Вот и все объяснение. Чем оно, позвольте вас спросить, так уж плохо?

– Оно, скажем так, имеет право на существование. Но при одном условии.

– Каком условии, позвольте полюбопытствовать?

– При условии, что есть свидетели, которые могут подтвердить, что первым тревогу поднял именно Гершкович. Они есть?

– Их нет, – покачал головой Хохлов.

– Вот видите… – развел руками капитан.

– Их нет и быть не может, – твердо заявил его оппонент.

– Как это?

– А вот так. Это я вам как врач говорю.

– Поясните, пожалуйста.

– С удовольствием. Но вам придется выслушать небольшую лекцию по физиологии. Наберитесь немного терпения, – Я, кажется, имею возможность продолжить свое незаконченное медицинское образование, – пробормотал поскучневший Солодовников.

– Дело в том, – невозмутимо продолжал Хохлов, – что, когда человек спит, основная часть его мозга как бы отключается. Работают только некоторые участки, обеспечивающие процессы жизнедеятельности и сторожевые функции. Их задача, в частности, состоит в том, чтобы включить в работу весь мозг, то есть разбудить человека в случае появления некоторых признаков опасности. Одним из таких признаков и является громкий звук. Распознать звук, то есть определить его источник, мозг спящего человека не в состоянии. Это сложный, до конца еще не изученный физиологический процесс, для реализации которого требуется участие обширных участков мозга, поскольку услышанный человеком звук сравнивается с теми звуками, которые человек слышал и запомнил до этого. С этой задачей способен справиться только мозг бодрствующего человека.

– Очень интересно и поучительно, но к чему вы, собственно, клоните?

– Сейчас поймете. Еще минуту терпения.., я подвожу итоги… Итак, если вас разбудил какой-то кратковременный звук, то, проснувшись, вы скорее всего даже не поймете, что вас разбудило.

В лучшем случае, если звук был достаточно сильный, вы проснетесь в состоянии тревоги и догадаетесь, что проснулись от шума…

– Вы хотите сказать, что первый никем не опознанный крик Гершковича просто всех разбудил и заставил выскочить в коридор?

– Именно так и могло быть.

– Но почему же он замолчал? Почему не продолжал кричать?

– А зачем? Вы поставьте себя на его место.

Он идет к вам, предполагая, что справедливость восторжествовала и все обвинения с него сняты.

Увидев агонизирующую Полину, он, что вполне естественно, зовет на помощь и, справедливо считая, что разбудил своим криком весь теплоход, молча кидается оказывать посильную в данных обстоятельствах помощь. Зачем еще кричать? Это не мужской тип поведения.

– А чьи крики слышали все остальные?

– Друг друга. Первые из выглянувших в коридор, особенно женщины, увидев эту ужасную картину,