Все, что Дуглас сделал накануне ночью, произошло с ее сознательным участием. Тем не менее это казалось таким порочным и непристойным, что ее даже теперь в жар бросало от мыслей об этом. Он касался ее шелковистыми пальцами, нашептывал греховные слова, и ее тело вилось вокруг него как лоза. Сара была девственницей, но после минувшей ночи считала себя лучше осведомленной если не о самой страсти, то о собственной реакции на нее.

Сара вошла в греческий сад. Изучая здесь статуи, она узнала о противоположном поле больше, чем за два светских сезона в Лондоне. Когда она была ребенком, мать пару статуй нарядила в юбки, но Сара, оставшись одна, заглянула под подол. Только позже она узнала, что юбки назывались килтами, и это открытие привело к пониманию, что ее мать шотландка.

Дуглас физически был более одарен, чем статуи молодых греков в саду. Его бедра были мускулистее, икры лучше развиты. Густые черные волосы подстрижены немного короче, чем требовала мода. У него точеное лицо с высокими скулами и зеленовато-голубые глаза, так, должно быть, выглядит Средиземное море в летний день. Каждый раз, когда он входил в комнату, воздух, казалось, вибрировал, словно Дуглас важная персона, член королевского семейства, человек, вызывающий глубокий и всепоглощающий интерес общества.

Она обходила статуи, словно приветствуя старых друзей, отмечая про себя их состояние и необходимость ремонта. Возможно, пришло время переставить наиболее старые внутрь, по крайней мере на суровые зимние месяцы.

В центре сада стоял лакинбут, самшитовый формированный куст, — шотландский символ любви и преданности из двух переплетенных сердец и увенчанный сердцем. Его начали формировать, когда ее мать впервые прибыла в Чейвенсуорт. Садовники следовали ее плану, и теперь замысловатый узор составляли зрелые самшиты.

Уронив руки, Сара шла по тропинке, ведущей к пологому холму с его одиноким деревом, к месту многих пикников. Сколько раз они ходили туда вдвоем с матерью? В последний раз это было всего лишь два года назад, и уже тогда признаки слабости замедляли шаг Морны. К тому времени, когда они добрались до дуба, она запыхалась и еле переводила дух, и хотя она развеяла беспокойство Сары, под ее глазами лежали тени, а губы имели легкий синеватый оттенок.

Саре хотелось, чтобы небеса разверзлись и воздух побелел от ливня. Тогда никто не сможет отличить ее слезы от дождевых капель. Теперь они холодили ей лицо, высушиваемые ветром.

Она шла к конюшням по гравийной дорожке, потом резко свернула. Было одно место в Чейвенсуорте, где ее никто не потревожит. Только одно место, куда она могла пойти и рыдать там в одиночестве. Где ни лакей, ни горничная, ни экономка, ни управляющий не посмеют открыть дверь и нарушить ее уединение. С детства она всегда искала убежища в обсерватории ее дедушки. Тот же самый человек, который своим «подарком Хенли» добавил трудностей в ее сегодняшнюю жизнь, создал волшебное место, чтобы смотреть на звезды.

Когда ее отец переехал из Чейвенсуорта в лондонский дом, она ушла в обсерваторию. Когда ее мать начинала заболевать, Сара часто бывала там. Когда она воображала себя влюбленной во время своего первого сезона, а молодой человек предложил руку и сердце другой, она вернулась домой из Лондона, немедленно отправилась в обсерваторию и сидела долго, слушая шорох ветра вокруг здания необычной формы.

Как глупа она была тогда и какой глупой чувствовала себя сейчас. В этот миг она была не женщиной, миновавшей первое цветение юности, а ребенком. Ей хотелось успокоения от матери, которая не могла ей его дать. Она хотела, чтобы мать сказала ей, что все будет в порядке, но сама она очень боялась, что этого никогда не будет. Саре хотелось, чтобы мать села в кровати и объявила, что голодна, что пора ей подняться. Однако Сара знала, что как ни горячо желала она чего-то, ее желания часто не осуществлялись.

Посреди дорожки стоял фургон. Из обсерватории вышел Дуглас и взял из фургона очередной ящик. Подняв глаза, он увидел ее.

По крайней мере он полностью одет.

Но нужно ли ей помнить его наготу так ясно?

— Что вы здесь делаете? — спросила Сара. Гром перекатывался по небу, заглушая слова, которые ветер сорвал с ее губ.

Дуглас покачал головой, показывая, что не понял, и она крикнула свой вопрос снова. Он опять покачал головой, глянул на потемневшее небо, поставил ящик и, схватив ее за руку, втащил в обсерваторию.

Он многое здесь переменил без ее разрешения и одобрения. Это навсегда изменило атмосферу обсерватории, святыни ее детства.

Долго она молчала, разглядывая, что он сделал. Он вытер пыль с полок и заставил их собственным имуществом. Цилиндрические стеклянные сосуды соседствовали с зелеными бутылками, заткнутыми пробками. На четырех полках стояли деревянные рамы, в каждой натянуто больше десятка нитей.

К стене прикреплен большой лист бумаги, исписанный цифрами и буквами. Не иностранный язык, но она все равно ничего не могла понять. Под каждой полкой стояли сундуки. Деревянный рабочий стол, переживший два поколения, теперь заставлен ящиками и корзинами.

— Как вы сумели открыть крышу? — спросила она, оглянувшись на Дугласа. — Механизм давно не работал.

Его взгляд скользнул от купола обсерватории к лицу Сары.

— Потребовалось лишь немного масла, — сказал он.

Обсерватория перестала быть ее святыней. Дуглас наложил на нее свой отпечаток так основательно, как будто повсюду написал свое имя.

— Что вы делаете здесь? — спросила она еще раз.

— Выполняю свою часть сделки с вашим отцом.

Сара нахмурилась, потом вспомнила его вчерашние слова о том, каково оказаться под ее взглядом, и убрала с лица эмоции.

— Как?

— Создаю алмазы, — улыбнулся он.

Она уставилась на Дугласа, все мысли вылетели у нее из головы.

— Только Бог может создавать алмазы.

— Он счел целесообразным поделиться знаниями со мной. — Его улыбка ни на йоту не изменилась.

— Как?

— Я раскрыл механизм этого процесса.

— Так именно в это мой отец пожелал вложить капитал? В способ делать алмазы? — Сев на корзину, Сара не сводила с него глаз.

Дуглас кивнул.

— И вы уже делали алмазы прежде?

Вытащив из жилетного кармана маленький черный мешочек, Дуглас подошел к ней.

— Дайте руку, — сказал он, и она подчинилась. Медленно он наполнил ее ладонь алмазами.

В обсерватории было сумрачно, свет проникал только в открытую дверь, но алмазы искрились, будто сами были источником света. Сара в изумлении уставилась на свою руку.

Наконец, оторвав взгляд от алмазов, она посмотрела на Дугласа. Он все еще улыбался.

Сара не знала, что сказать, поэтому просто протянула руку и смотрела, как он ссыпает алмазы в бархатный мешочек.

— Это место имеет для вас особое значение?

— Откуда вы узнали? — Она разглядывала ярлык на одном странного вида ящике. Она не знала