несколько месяцев назад. Комнаты для гостей в южном и северном крыльях стояли без мебели уже несколько лет.

— Хорошо, — сказала она. — Мне нужен список всех слуг. Пожалуйста, скажите миссис Уильямс, что я начну с оценки работы горничных. Потом займусь штатом кухарки, конюшнями, работниками ферм и молочницами.

Пока она говорила, мистер Бичер торопливо записывал.

— Что касается ливрей, то придется обходиться теми, что есть. Праздников мы не устраиваем, так что парадные костюмы большинству лакеев не нужны. Что до лент, то я решительно отказываюсь заказывать новые.

Мистер Бичер улыбнулся.

Хотя Сара и брала на себя труд снова и снова повторять всему штату, что они часть Чейвенсуорта, люди находили способ создать иерархию. Горничные второго этажа были не более талантливы, чем служанки, работавшие на третьем. И обязанностей у них не больше. Они просто хотели выделиться, и она наконец сдалась, разрешив девушкам со второго этажа носить в волосах голубые ленты, и совершенно не удивилась, когда горничные третьего этажа захотели носить зеленые.

По крайней мере помощники конюха и работники ферм ленточек не требовали.

— Когда вы желаете осмотреть оборудование ферм? — спросил он.

Инвентаризации она боялась как огня. В кухне она проводилась раз в неделю. Поместье размером с Чейвенсуорт, особенно с многочисленным штатом работников, расходовало огромное количество продуктов. Белье пересчитывали раз в месяц, другие предметы первой необходимости — каждые три месяца.

— Как только оценка работы слуг будет завершена, — ответила Сара.

Чуть позже она найдет время сделать все, что должно быть сделано.

Она встала, управляющий тоже поднялся, глядя на нее с добрым, почти отеческим выражением.

В половине первого она вошла в комнату матери, кивнула Хестер и заняла место в своем кресле.

Приближающаяся гроза окутала комнату тьмой. Хестер зажгла лампу на дальнем столике, но свет лишь подчеркивал темные тени, словно пальцы, указывающие из углов на кровать. А может быть, они тянулись к герцогине Херридж, чтобы увлечь ее к смерти.

— Есть какие-нибудь перемены? — спросила Сара.

— Нет, с тех пор как вы видели ее утром, леди Сара.

Было в глазах Хестер нечто большее, но Сара отвела взгляд. Она не хотела доброты и сердечности. Ей нужна сила, способность продолжать делать что должно независимо от обстоятельств. Ее предки поступали так, и ей нужна эта способность.

— Идите поешьте, Хестер. Я останусь с ней.

— А вы ели, леди Сара?

— Я попрошу кухарку приготовить поднос.

— Когда вы будете есть?

Она посмотрела на сиделку. Ее черты застыли в непреклонной решительности. Хестер крайне заботлива, но и крайне упряма.

— Я поем, обещаю, — сказала Сара.

Хестер ушла, и Сара сосредоточась на лице матери.

В слабом свете ее лицо казалось изможденным, она выглядела старше своих лет. Закрыв глаза, Сара вспоминала прежние дни, когда в Чейвенсуорте звенел смех ее матери. В этот миг сама она снова стала девятилетней девочкой с корзинкой в руке, радовалась, что может позавтракать под высоким дубом на холме над полями лаванды. Не важно, что это всего лишь в нескольких минутах ходьбы от дома, мама умела заколдовать время. Она рассказывала истории о своих предках, о замке под названием Килмарин, эльфах, добрых духах и королеве зимы…

— Ты никогда не вернешься туда, мама? — спросила она однажды, когда мать казалась особенно печальной.

— Никогда, — сказала Морна, потом улыбнулась.

Ребенком Сара была проницательной и почти болезненно честной, она знала, что мать не желает обсуждать родной дом. Поэтому Сара больше об этом не упоминала, мысль об этом никогда не приходила ей в голову, пока Морна не оказалась на пороге смерти.

Стремилась ли ее мать вернуться в Шотландию? Тосковала ли она без родных, без людей, которых Сара никогда не встречала?

На эти вопросы нельзя было ответить.

Сквозь французские окна виднелись проносившиеся тучи, цвет их от мягкого серого переходил к почти черному. Сверкали молнии.

Маленькой девочкой она боялась грозы, всякий раз сжимаясь в кровати. Дождливая весна наводила на нее ужас. И не сосчитать, сколько раз мать сидела с ней, стараясь развеселить ее. Морна рассказывала ей одну историю за другой, в которых звук грома превращался в стук молота Тора, в смех Бога, или приводила дюжину других бесполезных аналогий, которые ни на йоту не ослабляли страх Сары.

Она переросла свои детские страхи и полюбила грозы, чувствуя странное созвучие с ними, особенно сегодня, когда в небе над Чейвенсуортом ползли тяжелые тучи.

Сара нежно погладила руку матери. Она сегодня казалась еще холоднее, чем вчера, как будто мать умирала постепенно.

Сара, вздохнув, глубоко задумалась. О чем можно сказать матери, чтобы не разволновать ее, если она действительно слышит? О финансовом положении Чейвенсуорта? Никогда оно не было таким мрачным в те времена, когда о поместье заботилась Морна. О своем замужестве? О том, что Дуглас Эстон подстрекал ее сдаться, что она никогда не чувствовала себя такой порочной и возбужденной? Возможно, это вовсе не вина Дугласа, а что-то не так в ней самой. Или о том, что утром ее охватило разочарование, когда она, проснувшись, увидела, что он уже ушел.

Она встала, подошла к французским окнам, открыла их и вышла из комнаты. Прежде чем стать обителью больной, это была летняя гостиная, выходившая в греческий сад и маленькое патио, как и покои герцогини этажом выше.

Обхватив себя за талию, Сара подняла глаза к небу. Действительно ли Бог обитает на небесах? Или он везде и всюду?

Ветер играл ее волосами, угрожая результатам кропотливой работы Флори. Саре хотелось вытащить из волос все шпильки, бросить их на землю, беспечно и смело, дерзнув перед Богом и надвигающейся грозой.

Никто не назвал бы ее безответственной. Никто не считал ее бунтаркой. Если возникала недосягаемая цель, она, так или иначе, достигала ее. Если складывались невыносимые обстоятельства, она справлялась с ними. Леди Сара всегда справлялась.

Услышав какой-то звук, она обернулась и увидела, что Хестер открывает дверь.

— Вернитесь, леди Сара. Там опасно в грозу.

Ей не хотелось возвращаться в комнату, не хотелось безопасности. Кроме того, разве где-нибудь есть настоящая безопасность? Она поехала в Лондон, в дом отца, и в результате оказалась замужем. Она вернулась домой, в Чейвенсуорт, и ее мать умирала в его стенах. Где безопасность?

— Все будет в порядке, — сказала она, но ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум ветра. — Просто мне нужен свежий воздух.

Сиделка с сомнением смотрела на нее, но Сару утомляла ее забота. Пусть Хестер одаривает состраданием ее мать. Весь мир должен плакать, потому что эта нежная и щедрая душа умирает.

Сара миновала патио и его живую изгородь, пошла вниз мимо розария и изящного парка, обсаженного самшитом. Тучи опустились еще ниже, порывы ветра пробирались ей под юбку, вздымая ткань совершенным кругом.

Как нескромно.

Ее это не волновало. Как странно, ведь всегда волновало. Она всегда была очень прилична, даже когда болела. В те редкие моменты, когда она не поднималась с постели, она настаивала, чтобы ее лицо было вымыто, волосы расчесаны и уложены приятным образом.

Она никогда не распускалась.