касается того, как их преодолевать, то путь, указанный аввой Дорофеем, одинаково подходит и для монашеской братии, и для сотрудников по работе или одноклассников, и для людей, связанных родственными узами.

Речь, однако, сейчас пойдет более всего об общении людей, объединенных весьма поверхностными связями, но в силу обстоятельств довольно тесно общающихся между собой.

'Случается, что между братиями произойдет смущение или возникнет неудовольствие…', — так обозначает авва Дорофей начало конфликта, не углубляясь в детализацию его внешних поводов. Далее он насчитывает четыре этапа развития конфликтной ситуации от случайной стычки до глубоко затаенного в душе зла — злопамятства, если конфликт зашел слишком далеко. Эти этапы:

'Смущение' — это завязка конфликта, естественная реакция на 'слово брата, — как пишет авва Дорофей, — нанесшего оскорбление'. 'Смущение же есть то самое движение и возбуждение помыслов, которое воздвигает и раздражает сердце', — в этом, согласно авве Дорофею, состоит начальный этап конфликтной ситуации.

Второй этап — раздражение; как его определяет авва Дорофей, — это 'отомстительное восстание на опечалившего…'. Чтобы точнее передать, в чем состоит раздражение, авва Дорофей находит еще другое его название: 'Его также называют острожелчием (вспыльчивостью)'.

В чем же состоит развитие конфликта на этом этапе? Смутившись, растерявшись в первый момент от неожиданно встреченного недоброжелательства, вслед за этим человек многократно 'прокручивает' в памяти инцидент. При этом, разумеется, он начинает особо остро ощущать несправедливость того, 'как со мной поступили', и разгоряченно перебирать в уме способы, которыми он 'восстановит' справедливость. Авва Дорофей поясняет: 'Если же ты будешь продолжать <…> раздражать и возбуждать сердце воспоминанием: 'зачем он мне это сказал, я и ему скажу то и то'; то от сего самого стечения и, так сказать, столкновения помыслов согревается и разгорается сердце, и происходит воспламенение раздражительности, ибо раздражительность есть жар крови около сердца'.

Не удовлетворившись собственным заключением сущности раздражения, преподобный Дорофей обращается к авторитету другого писателя-аскета, преподобного Марка Подвижника: 'как сказал блаженный авва Марк: 'злоба, питаемая помышлениями, раздражает сердце''.

Итак, во что далее переходит раздражение? 'Когда возгорится раздражительность, — объясняет переход от второго этапа состояния конфликта к третьему авва Дорофей, — если он <то есть брат> и замолчит, но будет продолжать смущаться и возбуждать себя, то он делается, как мы сказали, подобным тому, кто подкладывает дрова на огонь, и они горят, пока наконец образуется много горящего уголья, и это есть гнев'.

После весьма красочного описания порывов ярости, сделанного в свое время святителем Григорием Богословом, когда 'законы отметались в сторону, врага, отца, жену и родных — всех сметал стремительный поток…'[41], или же после описания гнева, оставленного святителем Тихоном Задонским, когда человек 'негодует и шумит, клянет и ругает сам себя, терзает и бьет, ударяет по голове и лицу своему, и весь трясется, как в лихорадке'[42], показ гнева аввой Дорофеем может показаться слишком бледным.

Гнев авва Дорофей в сравнении с другими этапами развития злопамятности описывает наименее выразительно. Безусловно, на это есть свои причины. Прежде всего не требовалось в поучении к монахам, стремившимся контролировать каждый свой помысел (что, понятно, приходило не сразу), тратить время на борьбу с пороками, которых у них не было. Научиться держать себя в руках во внешнем поведении, — это первое, с чего начинал каждый из них еще в миру.

Ясно, что гнев учеников аввы Дорофея принимал иные, не столь ярко выраженные формы. Поэтому третий этап развития конфликта он обозначает, кроме 'гнева', еще другим словом: 'Раздражение же <… > обращается в дерзость'. Значит, дерзость, то есть внутренняя решимость удовлетворить свою мстительность (неважно, будет ли она осуществлена), — это одна из форм гнева. Об этом особенно хорошо следует помнить нам, живущим в обществе, где также (правда, по другим причинам) слишком прямые проявления гнева считаются неприличными. Ярость и гнев в нынешнем 'цивилизованном' обществе позорны не потому, что они по сути — покушения на заповедь 'не убий', а потому что открывают постыдную слабость характера… А вот дерзость, то есть внутренне контролируемый гнев, в наше время почитается прямо-таки доблестью.

Однако человек, одержимый любой формой гнева, как подчеркивает преподобный Дорофей, претерпевает тяжелые мучения духа, он не свободен, он 'побеждается сею страстию…', то есть страдает…

'Случается, что, когда между братиями произойдет смущение или возникнет неудовольствие, — показывает развитие конфликтной ситуации авва Дорофей, — один из них поклонится другому <прося прощения>, но и после сего продолжает скорбеть и иметь помыслы против брата. Таковый не должен пренебрегать сим, но пресечь оные вскоре, ибо это есть злопамятность!'. Итак, злопамятность, — это неизжитое, затаившееся в душе зло на человека. Злопамятность мучит и изматывает прежде всего самого того, в чьей душе она поселилась. Все взаимоотношения с 'предметом' мстительной памяти отравлены немирным состоянием духа. Человек и хотел бы освободиться от этого огорчающего его чувства, да не так- то это просто!

Проявления злопамятности, описанные аввой Дорофеем, опять воспринимаются очень современно:

'Воздать же злом за зло можно не только делом, но и словом, и видом <…> случается, что кто- либо одним видом, или движением, или взором смущает брата своего; ибо можно и одним взглядом или телодвижением оскорбить брата своего <…> Другой <…> в сердце своем имеет неудовольствие на брата своего и скорбит на него'.

'Другой <…> если услышит, что кто-нибудь оскорбил того в чем-либо, или его побранили, или уничижили, и он радуется, слыша это <…> Другой <…> не радуется и благополучию его; но если видит, что того прославляют и тому угождают, то он скорбит…'.

'Иной <…> через несколько времени <после примирения, если> тому опять случится сказать что-либо оскорбительное для него, то он начинает вспоминать и прежнее, и смущаться не только о втором, но и о прежнем'.

Кроме некоторого сходства 'той' и нашей ситуацией, между начинающими учениками аввы Дорофея