самом деле, узнала что-нибудь еще?.. Например то, что настоящая мать не хотела её отдавать, плакала, а вы припугнули, потребовали, заплатили?' 'К чему вы это говорите?' - спросила Лиза. Та пожала плечами: 'Да ни к чему. Просто так'. Тогда она пришла к Гаянэ, положила фотографию на стол и сказала в лоб: 'Накажи её. Я знаю, ты можешь... Не поможешь мне, я в милицию пойду и про все твои доходы-расходы распишу в подробностях'. 'Я - не ведьма. Чего ты хочешь?' - спросила Гаянэ. И она удивительно спокойно ответила: 'Я хочу, чтобы ты её убила. Иначе я убью её сама'...

- Да. Она хотела её убить, - Гаянэ закрыла фломастер колпачком и убрала его обратно в подставку. - Но мне не верилось, что она это сделает.

- Почему не верилось? - я посмотрела на настенный календарь в углу. Это была репродукция с фрески - рыцарь в доспехах, поражающий копьем мерзкого дракона.

- Потому что такие женщины как Лиза сначала много кричат, а потом падают в обморок. Когда я ещё жила на Кавказе, у нас в селе была одна девушка. У неё парня зарезали бандиты. Как она рвалась, как кричала, что убьет их всех: её даже к кровати привязывали! А потом прошло время, и она вышла замуж за одного из этих бандитов...

Смысл притчи доходил до меня с трудом. Точнее, никак не желали выстраиваться параллели:

- Так вы считаете, что Елизавета Васильевна до конца своих дней платила бы шантажистке или, в конце концов, сама рассказала бы Ане всю правду?

- Ничего я не считаю, - она быстрым легким движением поправила свои пышные волосы, сколотые на затылке шпильками. - Убила - значит, такая была её судьба. Значит, я в ней ошибалась. Девочку жалко. Разве так лучше для неё будет? А Лиза - дура. Лучше бы в суд пошла и заявление написала. Теперь вот в тюрьму сядет, и правильно.

На улице надсадно взвизгнули петли калитки. В холле снова послышались мягкие шаги - наверное, русский муж Сергей в своих домашних тапках шел анкетировать очередного посетителя.

- Спасибо вам, - я поднялась, одернув юбку. - Вы очень помогли.

- А-а! - Гаянэ махнула рукой. - Как чувствовала, что влезу с Лизой в какую-нибудь историю.

Она тоже встала, быстрыми ловкими пальцами собрала со стола исчерканные фломастером бумажки, сложила их в аккуратную стопочку, перевязала суровой ниткой и протянула мне:

- На, возьми. Чай сядешь пить, один листочек в чашку окунешь, подумаешь о чем-нибудь хорошем, бумажку выкинешь, а чай дальше пей. Так десять дней. Тебе поможет: ты нервная.

- А что это такое?

- Зачем спрашиваешь? Все равно не поймешь. Бери, не бойся. Гаянэ ещё никого не отравила.

Перспектива пить чай с жидким фломастером меня прельщала очень мало, но отказываться было как-то неудобно. Неуклюже помявшись с листочками в руке, я полезла в задний карман юбки за деньгами.

- Эй! - Гаянэ погрозила мне пальцем, снова улыбнувшись на все тридцать два зуба. - Деньги убери. Милиции бесплатно.

- Так я же сама не из милиции!

- Тем более, бесплатно. Милиционерам хоть по службе положено в такие дела лезть, а тебе, видно, делать больше нечего. Молодая, красивая, а? она взглянула на меня почти с укоризной. - Знаю таких как ты. Вам всю жизнь чай с такими листочками пить надо. Тогда, может, на старости лет в ум придете... Иди уже, иди! Не видишь, люди ко мне?

Я быстро оделась в холле и выбежала из калитки, провожаемая внимательным взглядом Сергея, удосужившегося надеть под домашние шлепанцы носки. Огляделась вокруг, увидела на месте оба джипа, а рядом, на широкой лавке, Митрошкина, самозабвенно режущегося с аборигенами в карты.

- Ну все, можно ехать домой, - сказала я, подходя и трогая его за локоть. Он с явным огорчением вздохнул, положил карты, взял у одного из партнеров какие-то деньги и радушно попрощался с новыми знакомыми. В Электронном переулке по-прежнему завывал дикий первобытный ветер.

- И что мы имеем? - спросил Леха, когда мы вышли на более-менее цивилизованную улицу и перестали спотыкаться на каждой колдобине.

- Мотив убийства... Надеюсь, я правильно выражаюсь? Елизавета Васильевна убила Галину Александровну за то, что та её шантажировала. Галина Александровна работала детской медсестрой в одном московском роддоме и грозилась рассказать дочери Шайдюков о том, что она приемная.

Митрошкин опустил руки в карманы куртки и тихо присвистнул.

- ... С осени она умудрилась вытащить у Елизаветы Васильевны целую уйму денег, та решила прекратить мучения таким вот незатейливым и надежным способом и, видимо, подключила к операции своего мужа... Я ещё понимаю, она - дура. Но он-то! Он-то! Вроде, нормальный мужик...

- Что еще?

- Ничего. То есть, вроде бы, много всего, но это - самое главное. Дома расскажу все по порядку... Еще мне надо регулярно пить чай с фломастерами, чтобы к старости лет 'прийти в ум'.

- Сегодня же куплю набор из тридцати шести цветов, - серьезно пообещал Леха и, обняв меня за плечи, бережно прижал к себе...

Такого поганого утра у меня не было уже очень давно. Саднило горло, нос дышал еле-еле, с мерзким присвистом и прихлюпываньем. И, плюс к тому, я ощущала себя сволочью. Не то чтобы последней, но уж точно занимающей почетное, середняковское, положение в колонне всемирных сволочей. Напрасно Леха добросовестно утешал меня, начиная с шести утра (я растолкала его именно за тем, чтобы выслушать утешения): собственное поведение все равно казалось мне гнусным и достойным осуждения.

Приехала в город, случайно оказалась неподалеку от места преступления, движимая дурацким энтузиазмом бросилась искать убийцу. Нашла, убедилась, что гадину-шантажистку убили супруги, спасающие душевный покой ребенка. Подумала-подумала и решила стукануть в милицию...

- Ну, а что ещё должен сделать нормальный человек на твоем месте? бубнил несчастный Митрошкин. Глаза у него были все ещё заспанные и от этого узкие, как у натурального китайца. - Тебя вызвали, как свидетеля по делу об убийстве, с тебя чуть ли не подписку о невыезде взяли. Сокроешь от следствия важные сведения, в следующий раз тебя прямиком в КПЗ посадят...

- Ну уж, я надеюсь, что следующего раза не будет!

- А я уже не надеюсь, - он обреченно вздыхал. - Если только тебе вместо фломастеров в чай снотворного подсыпать? Чтобы ты, в принципе, из дома не выходила? А, Жень?

- Слушай, а в этот раз мне что будет, если я все-таки не скажу?

- Какая ты дурища, право слово! - Леха отчаянно зевал, рискуя вывихнуть челюсть. - Что значит 'не скажу'? Они - убийцы. Знаешь такое слово - 'убийцы'? Они хладнокровно, продуманно убили живого человека... Если ты, конечно, все правильно поняла.

Последняя оговорка мне не нравилась и, несмотря на все свои угрызения совести, я начинала бурно возмущаться:

- Ну, объясни те факты, которыми мы располагаем, как-нибудь по-другому, если ты у нас такой скептический и умный! Или, вообще, забудь про них и свали все на многострадального маньяка... Как, кстати, делает наша доблестная милиция!

- Вот видишь, - Митрошкин тоскливо косился на подушку и мужественно продолжал сеанс общения, - ты сама требуешь торжества справедливости, маньяку вон безвинному сочувствуешь. Так какого ж рожна тебе ещё надо?

- Не знаю, - я мотала головой, натягивая на колени пуховое одеяло. Все-таки это как-то не хорошо... Они же из-за ребеночка!

- Из-за ребеночка, правильно говорит твоя Гаянэ, надо было в суд идти! И писать заявление о защите чести и достоинства. Наверняка, тайна усыновления какими-то законами охраняется.

- О, Господи! Ну что там за законы? В лучшем случае её приговорили бы условно. Или даже просто к