частности, включает в себя самоописа­ние и самопознание; это значит, что все сделанные нами пред­сказания являются информацией, которую мы можем принять во внимание. (В математике это соответствует теореме Геделя и другим 'отрицательным' результатам, о которых я упоминал в части 2.) Мы можем предсказывать будущее только на отрез­ках от одного метасистемного перехода до другого. Но именно в этих разрывах предсказуемости, в этих творческих актах я и вижу высшую прелесть жизни.

Советского читателя 'Футурошока' не может не интересо­вать вопрос: является ли основная черта книги — удивительное, я бы сказал, уникальное отсутствие понятия о высших целях и ценностях - типичной для современного американца или же это специфическая черта автора? Тоффлер печатался во многих широко читаемых журналах. Можно предположить, что он зна­ком с образом мышления американской аудитории и в какой-то степени выражает его. Печально, если это так.

Деполитизация социализма

Я думаю, что западный мир может совладать с порожденным им же самим тоталитаризмом, только лишив его монополии на сознательную социальную интеграцию. Иначе говоря, тота­литаризм может быть побежден в конечном счете только со­циализмом. Я не имею в виду, разумеется, тех политических партий, которые в данный момент называют себя социалисти­ческими или коммунистическими; я имею в виду социализм как явление культуры в том смысле, как я определил его во второй части книги.

Современный социализм как политическое явление не рас­полагает к оптимизму. На правом фланге мы видим социал-демократов, для которых идея социальной интеграции ограни­чивается сферой финансово-экономической. Более привлека­тельного идеала, чем общество потребления, они предложить не могут. Радикальные социалисты на левом фланге сплошь мыс­лят в марксистских терминах, что делает их потенциальными или действительными разносчиками тоталитаризма, а не борца­ми с ним. Негативный элемент, по-видимому, преобладает над позитивным, борьба за власть преобладает над борьбой за идеи.

Интересно отметить, что коммунисты, в отличие от более умеренных социалистов и социал- демократов, в середине двад­цатого века вдруг обнаружили сильную тенденцию к национа­лизму. Коммунизм стал национальным — чтобы не сказать на­ционалистическим. Как это случилось? Ведь коммунисты счита­ют себя самыми верными последователями Маркса, а Маркса можно обвинить в чем угодно, но только не в национализме.

Дело в том, что реальная сила, которая делала и делает ком­мунистов сильными, это интеграционизм, с вытекающей отсю­да системой ценностей и акцентом на организации. Маркс и Эн­гельс в начале своей деятельности исходили из того, что проле­тариат образует своеобразный всемирный народ, этнос. В этом смысле марксизм всегда был идеолдеолдеолнического единства. Однако двадцатый век показал со всей очевидностью, что чело­век гораздо охотнее думает о себе как о члене нации, чем как о члене класса. Деление на классы размылось, да оно и не было никогда столь четким, как деление на этнические группы. Двадцатый век стал веком национализма: после упадка великих религий нация оказалась единственной или во всяком случае, наиболее популярной основой интеграции. С некоторым за­позданием это поняли и коммунисты. Этническая интеграция опирается на духовную культуру, а классовая — на материаль­ный интерес. Этнос оказался сильнее класса, это еще раз подт­верждает примат духовного начала в человеке. Не желая упу­стить своей питательной среды, коммунисты и другие радикаль­ные социалисты стали соскальзывать в национализм.

Левые марксисты и сейчас, по-видимому, мало отличаются от большевиков-ленинцев, не зря они клянутся именем Ленина, а иные и Троцкого. Это означает, что от их прихода к власти надо ожидать того же, что мы видели в России от большевиков. Лешек Колаковский рассказывает о своем разговоре с одним латиноамериканским революционером. Речь зашла о пытках в Бразилии, 'Я спросил, - пишет Колаковский, - а чем плохи пытки?' Он удивился: 'То есть как? Вы хотите сказать, что это нормально? Вы оправдываете пытки?' Я сказал: 'Напротив, я просто спрашиваю, думаете ли вы, что пытки — чудовищное зло­деяние, недопустимое морально?' 'Конечно', — ответил он. 'А пытки на Кубе?' 'Ну, — ответил он, - это другое дело. Ку­ба — маленькая страна, находящаяся под постоянной угрозой со стороны американского империализма. Они вынуждены использовать все средства самозащиты, как это ни прискорб­но'....'35

Я вспомнил об этом эпизоде недавно, когда разговаривал с молодым англичанином, левым, но не коммунистом. Мы го­ворили об идее 'исторического компромисса', только что вы­сказанного Берлингуэром. 'Как вы относитесь к коалиции меж­ду коммунистами и христианскими демократами?', — спросил я. Он задумался, потом ответил: 'Такую коалицию можно рас­сматривать как положительное явление, если она позволит в дальнейшем сформировать чисто левое правительство, без христианских демократов'.

Н-да, подумал я, не хотел бы я очутиться в одной коалиции с этими ребятами. Англичанин, в сущности, мыслит точно так же, как тот латиноамериканец, с которым беседовал Колаков­ский. Подход один и тот же. Ленинский подход.

Возможно, что Берлингуэр думает не так. Но итальянская компартия не состоит из одного Берлингуэра. В каких терми­нах мыслит основная масса коммунистов? Итальянская ком­партия постоянно подчеркивает свою преданность идее прав че­ловека. В последнее время все больше говорят об этом и фран­цузские коммунисты. И те, и другие открыто осуждают обра­щение с инакомыслящими в Советском Союзе. Само по себе это замечательно. Это большой сдвиг в международном ком­мунистическом движении, который порождает надежду, что этому движению, возможно, предстоит в конце концов сы­грать положительную роль в истории. Но для этого необходимо интеллектуальное и нравственное возрождение радикального социализма. Прежде всего, он должен отказаться от нигилисти­ческих и разрушительных аспектов марксизма и от ленинской политизированности. Но этого мало. Необходимо глубокое обновление теоретического багажа, необходимы новые живые идеи. Без этой перестройки базиса самый интеграционизм лево-социалистического движения — его отличительная черта и при­влекательное качество- будет неизбежно порождать механиче­скую интеграцию, тоталитаризм.

Нынешнюю ситуацию в радикальном социализме я не могу характеризовать иначе, как духовное и интеллектуальное оску­дение. Когда мне попадает в руки зарубежный марксистский журнал или книга, я не перестаю удивляться, насколько они по­хожи на советские издания. Та же убогость мысли, те же заучен­ ные мертвые формулировки, та же вульгарная, почти карика­турная политизация, та же поучающая самоуверенность. При­веду еще некоторые наблюдения Л. Колаковского:

'Когда я покидал Польшу в конце 1968 года (я не был на Западе по крайней мере шесть лет), я имел довольно смутное представление о радикальном студенческом движении в различ­ных лефтистских группировках и партиях. То, что я увидел и о чем прочитал, я нашел жалким и отвратительным почти во всех (все же: не во всех) случаях. Я не проливаю слез по пово­ду нескольких окон, разбитых в демонстрациях; эта старая сука, потребительский капитализм, переживет такое несчастье. Я также не нахожу скандальным довольно-таки естественное невежество молодежи. Что потрясло меня, так это духовная деградация такого рода, какой я ранее никогда не видел ни в одном левом движении.

Я увидел молодых людей, пытающихся 'реорганизовать' университеты и освободить их от ужасающего, дикого, чудо­вищного, фашистского угнетения. Список требований был, с некоторыми вариациями, очень похожим во всех университе­тах. Эти фашистские свиньи из истеблишмента хотят, чтобы мы сдавали экзамены, в то время как мы делаем Революцию; пусть поставят нам высшие оценки без экзаменов. Очень час­то были требования вообще отменить некоторые предметы как ненужные - например, иностранные языки...

В одном месте революционные философы объявили заба­стовку, потому что в список книг для чтения были включены Платон, Декарт и другие буржуазные идиоты, вместо действи­тельно необходимых великих философов, как Че Гевара и Мао... В другом месте благородные мученики мировой революции по­ требовали, чтобы их экзаменовали только другие студенты, вы­бранные ими самими, а не эти старые реакционные псевдо­ученые. Профессора должны назначаться (студентами, конеч­но) в соответствии с их политическими взглядами. В несколь­ких случаях в США авангард угнетенных трудящихся масс поджигал университетские библиотеки (никому не нужное псевдознание истеблишмента)... И все это, конечно, были

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату